– Рядом с часовней Сюбогэн найти дом с зеленой крышей. Отдать Дзимму письмо со словами: 'Я от Цукуси'.
– Молодец, иди, – сказал кантё, и первые сомнения, как безотчетный детский страх, закрались в душу. Он отнес их на счет плохой погоды и больного колена. Зато сколько золота я огребу, подумал он, наливая сакэ, но не в любимую чашечку, которую подарила жена, а в пиалу побольше. Теперь он мог себе это позволить. Теперь он был на берегу и имел право расслабиться.
Он написал в письме, чтобы аябито братства Моногатари были готовы, когда джонка 'Кибунэ-мару' зайдет Цзилун, что на другой стороне острова. Цзилун был известен как 'мокрый город', поскольку осенью в нем постоянно шли дожди. В Цзилуне кантё Гампэй рассчитывал загрузиться железной рудой, камфорой и чайным листом. Он не хотел упускать даже эту выгоду, хотя с одной стороны джонка была уже перегружена, а с другой Гампэй рисковал быть разоблаченным таинственными пассажирами. Чем дольше они на судне, тем хуже. Хотя… хотя я рискую, думал он, но риск ничтожен. У меня тоже есть своя тайна. Побольше, чем у них. Буду лучше кормить и поить. А в Цзилуне мои пассажиры обязательно посетят храм Богини Гуаньоинь. Все в него ходят. Кантё Гампэй сам периодически ходил, пытаясь узнать свою судьбу. По дороге назад мужчин убьют. Все будет выглядеть, словно на них случайно напали местные бандиты. Я останусь ни при чем.
Таков был его план. Но, как известно, не все планы осуществляются.
Повар Бугэй забежал к себе, надел под варадзи носки таби, потому что на джонке всегда бегал босым, и отправился выполнять поручение кантё.
Первым делом он заглянул на базарную площадь и обнаружил, что пассажиры покупают одежду, а Язаки как всегда жует, да не просто абы что, а большую, просто огромную моти, и сок течет по его рукам.
Бугэй осталось только позавидовать. За четверть бу он выпил две чашечки не очень хорошего сакэ. Хотел выпить еще, но передумал, так как привык к теплому напитку, и побежал дальше. Ноги сами принесли его к храму Сюбогэн. В пяти-шести тан он разглядел дом с зеленой крышей, увитой до конька виноградом с засохшими гроздьями. На стук вышел крепкий аябито, за оби торчал вакидзаси с черной рукоятью. Лицо в мелких шрамах, словно аябито били всю жизнь. А зубы покрыты черным лаком. Бугэй понял, что попал к Моногатари – в братство морских пиратов Бисайя.
– Что надо?
– Дзимму, – не смутился, однако, Бугэй, хотя его подмывало рухнуть на колени – аябито мог убить без повода, о них ходила дурная слава по всему побережью Нихон и Ая.
– Дзимму перед тобой.
– Я от Цукуси, – у него опять подкосились ноги, потому что аябито посмотрел на него исподлобья, а его глаза, татуированные по внешним уголкам, делали взгляд особенно свирепым.
Спасительная молитва застряла у Бугэй я глотке. Он с трудом проглотил слюну.
– Стой здесь, – приказал аябито и ушел домой читать письмо.
Бугэй присел и перевел дух. На душе царил сумбур. Бугэй достал из-за пазухи сладкий бамбук и стал машинально жевать. Он ждал полкоку, отчаянно труся и собираясь улизнуть при первом же подозрительном шуме. Но постепенно успокоился и даже пересчитал кур, пасущихся на лужайке, затем уток и индюков. Подумал, что неплохо бы стащить одного назло аябито. Даже представил, как это все произойдет: будет много ругани и беготни. И наверное, ушел бы, но поручение кантё надо было выполнить до конца. Наконец появился Дзимму и сказал:
– Передай кантё, что все сделаем, – и зыркнул так, что у Бугэй сердце снова упало в пятки.
Не оглядываясь, он долго бежал в сторону порта. Только увидев базар, перевел дух и сообразил, что можно остановиться, пропустить пару чашечек сакэ и поглазеть на тамошнюю публику. Если бы он задержался хотя бы на кокой, то заметил бы, как из-за тех ворот, в которые он стучался, выбежал три человека. Один торопливо направился в гору, где виднелись дома на обрыве, похожие на пчелиные соты, другой в центр города, где жил одзия, а третий – в порт. Но был еще один – четвертый, который пошел за ним, за Бугэй.
На рынке Бугэй встретил пассажиров и перекинулся парой фраз с Язаки. Оказалось, что они идут в бани. Язаки даже хотел было присоединиться к Бугэй, чтобы отведать местных яств, молочного поросенка с перцем, например, заодно и выпить, но под неумолимым взором Натабуры, который знал его повадки, не посмел поддаться искушению, а вместе со всеми отправился в бани. А Бугэй в хорошем расположении духа и с чувством выполненного долга вернулся на 'Кибунэ-мару'.
– Все сделал?… – даже не глянул в сторону повара кантё, презирая его за низкое происхождение и пьянство.
– Все, таратиси кими, – с поклоном ответил Бугэй, стараясь не дышать на капитана, хотя на всякий случай положил за щеку пахучий лист кусу.
– Готовь обед.
– И на пассажиров тоже, таратиси кими?
– И на них.
У Бугэй отлегло от сердца. Значит, не все так плохо. Значит, кантё Гампэй передумал убивать Язаки.
– Слава Будде, – прошептал Бугэй и занялся очагом.
Над джонкой закрутился смолистый запах хикимацу.
* * *
– Что? Подожди… – он чуть обернулся, чтобы лучше разглядеть толпу. Они как раз выбирали для Натабуры рубаху. – Нет. Показалось…
– Да, учитель? – почтительно переспросил Натабура.
– Мне показалось, что за нами следят.
Его действительно насторожил чей-то острый, как шило, взгляд, который не единожды сверкнул в толпе местных торговцев и покупателей.
– Аябито здесь много. Это остров аябито. Их нанимают вако.
– Вот это мне и не нравится, – произнес Акинобу, – сам не знаю почему.
Аябито слыли безжалостными убийцами. Они были коварными, поклонялись Сятихоко – Богу моря, и молились в гротах голове рыбы-чудовища – идзири. Свои кинжалы 'пятнадцать шагов' они мазали ядом древесной лягушки куру. Даже легкораненый человек не уходил дальше полета стрелы.
Натабура хотел рассказать учителю Акинобу о знаке Мус, который он сегодня видел, но не успел.
– Учитель… учитель… – степенно, как и подобает дзидаю, позвал Язаки, – здесь сказано о нас.
Он доедал третью моти, перемазался с ног до головы и был счастлив как никто иной, во все глаза разглядывая разношерстных сирая.
В центре площади на столбе висел большой, обтрепанный ветрами и дождями листок.
– Почему это? – еще больше удивился Акинобу, а прочитав, сообразил: да, пожалуй, действительно о нас.
В листовке было написано следующее:
'Решение Его Высочества сёгуна Никобо Минамото гласит, что Камаудзи Айдзу – военный правитель восьми провинций: Мусаси, Сагами, Кадзуса, Симоса, Муцу, Кодзукэ, Симодзукэ, Хитати, пользуясь положением, которое он занимает, поднял мятеж и оскорбил Его Величество. Он разорил провинции Симоса, Кодзукэ и Хитати, обложив тройным налогом подданных, и убил должностных лиц, которые пытались урезонить его, сжег в Киото дворец Сандзедоно, подвергнув опасности уничтожения столицу. Он пытал государственных мужей, причинял смерть и изгнание, утопление и заключение под стражу. Он присваивал себе имущество, которое ему по закону не принадлежало, захватывал самые плодородные земли, присваивал должности и раздавал их без соблюдения правил. Он разграбил могилы принцев, выкинув кости на дорогу, не повиновался сёгуну и попирал веру Будды невиданным доселе образом: отказывался молиться в храме, а спускался под землю. Посему он казнен, а его имущество перешло в сёгунату. Его рыжеволосая жена Тамуэ сбежала с возлюбленным и погрязла в прелюбодеянии. Она чинит козни против Его Величества и подталкивает ронинов к заговору. Повелеваю рыжеволосую Тамуэ схватить и доставить во Дворец Его Величества. Человеку, сделавшему это, полагается 300 рё. А ронинов (дальше шел большой список храбрецов) представить перед Судом Его Величества'.
