Голышев – вместе с расположенными здесь рудниками и промышленными предприятиями с осени 1938 г. входили в состав «империи». При прохождении поезда по этой «германской» территории не разрешалось открывать окна в вагоне; чех только через стекло мог смотреть на свой родной край, захваченный врагом. Можно себе представить, что чувствовал каждый патриот, проезжая по оккупированной земле, с какой «любовью» глядел он на поработителей.
Только за станцией Каменице начинался протекторат. Далее следовала станция Станьков, а затем Осврачин, где нам пришлось выйти, потому что следующая станция Ближенов, от которой было рукой подать до цели нашего путешествия, уже входила в «империю».
Путь от села Осврачин вдоль железнодорожного полотна был самым коротким. Эта дорожка – хотя по ней и запрещалось ходить – была хорошо утоптана. Меньше чем за полчаса мы дошли до Хотимержа, куда отца уже много лет влекла рыбная ловля
Когда мы позвонили у железной, покрашенной ярко-голубой краской калитки фучиковского дома, то первыми отозвались собаки. Йерык по старой привычке стремглав примчался к калитке. Казалось, от радости пес поперхнется собственным лаем. Мы пытались его утихомирить, но чем больше уговаривали, тем громче выражал он свой восторг. Калитка, однако, не поддавалась, и он убежал к дому. Второй пес, Виктор, содержавшийся в проволочной клетке, которая должна была создать ему репутацию злой собаки, также залаял^ К этому дуэту присоединились куры. Они встревоженно закудахтали. К калитке с лаем прибежала третья собака – Бланка.
– Бланка, тихо! Йерык, возьмись за ум, перестань! – урезонивал Юлек.
Но в поднявшемся переполохе мы не слышали собственных слов.
Пришла мама с ключом от калитки. Разумеется, мы не предупредили родных о приезде. Тем большим был восторг. Как радовалась мама, что опять увидела Юлека живого, здорового!
– Приветствую вас, дети! Здравствуй, Юлечек! – сказала мама и, взяв Юлека под руку, повела нас к дому.
Отец, конечно, был где-то у реки. Мама быстро накрыла на стол.
– Ну, рассказывай, Юлечек, что нового? Когда же будет конец этому кошмару?
– Придется подождать годика три. Мы должны хорошенько потрудиться, чтобы это продолжалось не дольше, – ответил Юлек.
Мама хотела услышать более утешительные слова. Она поверила бы, потому что их сказал он, ее сын.
– Вы останетесь тут, дети? – спросила мама.
– Если вы нас, мама, оставите, – полушутя, полусерьезно ответил Юлек.
– Оставайтесь столько, сколько сами захотите.
В этом доме Юлек провел с небольшими перерывами четырнадцать месяцев в труде и относительном покое.
Первой его заботой были книги, которые мы привезли с собой: куда их девать? Книг пока было немного, но им тоже нужно было место. Юлек смастерил полку с тремя отделениями, которую прикрепил в холле к стене у террасы. На полку были уложены привезенные книги. Через некоторое время Фучик сделал еще одну полку. Когда и она оказалась заполненной, он разместил книги на крышке пианино.
Мы не заявляли властям о приезде в Хотимерж на постоянное жительство. В наши планы вовсе не входило ставить гестапо в известность о нашем местожительстве. Один раз в две, а то и в три недели Юлек уезжал в Прагу. Иногда с ним ездила и я. Фучик регулярно получал доверительную и тайную информацию от людей, которые имели связь с некоторыми высокопоставленными особами и с членами протекторатного правительства. Сообщения Фучик передавал нашим товарищам, работавшим в подполье, в частности Яну Крейчиму.
Когда Юлек уезжал в Прагу, он, как правило, садился в поезд в последние минуты. Впрочем, с тех пор, как я его знала, он всегда так поступал. Мать с отцом с беспокойством поглядывали на часы, а потом на сына: «Поспеет ли парень на поезд?». Наконец папа звучным басом говорил:
– Юльча, уже пора, смотри опоздаешь.
На это Фучик спокойно отвечал:
– Успею, папа!
В самый последний момент, уже выходя, он вдруг вспоминал, что забыл взять в дорогу еще одну книжку. В Прагу он ездил налегке. Зато из Праги возвращался нагруженный пачками книг.
Начиная с 1936 г., после возвращения из Советского Союза, Фучик усердно разыскивал и собирал чешскую литературу эпохи национального Возрождения[16]. В Праге, недалеко от философского факультета на Капровой улице, в Старом городе, был антиквариат[17]. Юлек регулярно посещал его. Бывал он частым гостем и в большом книжном магазине и антиквариате на Гибернской улице. В антиквариате на Карловой улице Юлек обнаружил очень интересные книги, журналы и газеты, выходившие в XIX веке в Чехословакии. Юлек постепенно приобрел их и часть перевез в Хотимерж. Он вечно рылся в букинистических магазинах и отбирал редкостные книги. Ему часто не хватало денег, чтобы за все заплатить. Тогда хозяин откладывал в сторону отобранные книги, а Фучик, как только у него появлялись деньги, тут же относил их в магазин.
В литературных произведениях эпохи национального Возрождения Фучик в мрачные годы оккупации черпал новые силы. Он говорил мне:
– Во все тяжкие времена, во мраке которых можешь заблудиться, прислушайся к голосу чешской литературы. Услышишь голос народа, который тебя безошибочно выведет на верный путь.
В июле 1939 г. в Хотимерж приехала сестра Юлека Либа с двумя дочурками. Вместе с ней мы часто вспоминали о минувшем годе, когда бродили по шумавским лесам. Как нас на горе Роклан настиг ливень, и мы пустились со всех ног вниз. Но раньше, чем добежали до леса, промокли до нитки. В доме лесника нашли приют: высушили одежду и переночевали. Юлек, я и маленькая Либушка схватили лихорадку. Только Либа старшая была здорова и бодра. Она варила нам чай и за всеми тремя ухаживала. Где сегодня тот добрый лесник и его жена? Ведь они чехи, а Шумава была включена в состав нацистской Германии.
Юлек, чтобы рассеять грустное настроение, овладевшее нами от невеселых мыслей, предложил:
– А не отправиться ли нам куда-нибудь?
И вот 25 июля 1939 г. Юлек, я, Либа, ее муж и маленькая Либушка отправились в экскурсию по Южной и Восточной Чехии. Муж Либы имел автомашину. Либа с ним договорилась, и он согласился взять нас, заранее оговорив, чтобы мы несли свою долю расходов на бензин.
Всякий раз, когда мы куда-либо собирались, Юлек начинал составлять план поездки. Так было и на этот раз В своих серых вельветовых брюках, которые постоянно носил в Хотимерже, в цветной клетчатой рубашке, Фучик сидел в холле у стола, склонившись над географическими картами и путеводителями. Он усердно листал их, обдумывал и комбинировал, делал пометки. Наконец план на целую неделю путешествия был готов. Однако в горы, где мы любили проводить отпуск, ехать было нельзя, ибо никаких гор у республики не осталось: ни богатой
