Гуляев окинул меня взглядом и кивнул головой, соглашаясь с управителем. - Тогда сначала пусть брадобрей придёт, а потом портной. А теперь дай нам с гостем спокойно отобедать.
Усач закивал головой, несколько раз хлопнул в ладоши, разгоняя слуг, и удалился следом за ними.
Я растерянно почесал затылок. Конечно очень удобно, когда всякие мелкие поручения есть кому выполнять. Когда даже жратву готовить себе не надо. Но, блин... Как-то дико это выглядит. Непривычно и неприятно. Забитые слуги, которые взгляда от пола не поднимают. Которые разобьются в лепёшку, чтобы исполнить все твои приказы. А ты - повелитель, мать его, Вселенной... Но с хрена ли? Что ты такого сделал, чтобы они тебя считали таким? Что ты сделал для них?
- Не знаю, профессор Гуляев...
- Не забывай: на миру я - магистр Анумор. Не проговорись.
- Не знаю, магистр, - повторил я. - Не по нутру мне это всё. Разве мы это заслуживаем? Ладно, это приятно, конечно, когда вокруг тебя все суетятся и готовы на всё. Кому как не мне знать... Но мы чем им ответим? Как расплатимся? Разве мы лучше их? Ладно, пусть мы не такие, как они. У нас есть то, что отличает от них. Делает уникальными. Но разве мы лучше?
- Это тебя от голода на философствования потянуло? - засмеялся Гуляев. - Ты кем был в нашем мире? - он иронично осмотрел мою тощую тушку. - Кем трудился? Какая у тебя была специальность?
- Футболист я, - буркнул я. - Играл за команду из второй лиги. В Курске...
- Для меня это филькина грамота, - он захохотал ещё сильнее. - Я знаю разницу между футболом, баскетболом и гандболом, конечно. Но на этом всё. Нюансы этих видов спорта от меня так же далеки, как от тебя, как я понял, знание человеческой истории и понятие об эволюции. Не смотри так глубоко. Просто ешь.
Я насупился и замолчал. Он был прав, конечно. Фундаментальных знаний о формировании социума в подобном средневековом мире мне катастрофически не хватает. Но я понимаю разницу между богатыми и бедными, понимаю, что такое "хорошо" и что такое "плохо". Здесь мне не нужны подсказки. И нет ничего удивительного в том, что мне не нравится классовое разделение. С моей точки зрения, кто больше работает, кто усерднее трудится, тот и должен получать больше благ. А не тот, кто отожрал пузо до размеров воздушного шара, кто грабит крестьян и с ногами забирается на позолоченный трон.
- Прошу к столу, - Гуляев налил вина в бокалы. - Ешь и слушай. Только постарайся не захмелеть.
Часть 4. Глава 3. Немного истории о жизни первого анирана.
Я не заставил себя упрашивать дважды, накинулся на хлеб и холодные куски нарезанного мяса. Торопливо уплетал и, не стесняясь, чавкал. А Гуляев, смотря на голодного меня и понимающе посмеиваясь, приступил к рассказу о своём пути в этом мире.
Профессор откровенно признался: он умер. Как и я, как и два остальных анирана, память которых перешла мне, он очутился в этом мире, пройдя через смерть. Рассказал, что всегда был не приспособлен к быту. Был неряшлив, рассеян и не знал с какой стороны подойти к плите. Образно говоря. А потому, когда за день до свадьбы младшей дочери, которую должны были сыграть на большой загородной даче, жена с обеими дочерьми уехала пудрить носики и оставила его одного на хозяйстве, он быстро обо всём забыл. Вместо того, чтобы присматривать за выпечкой, оставленной в духовке, он, по обыкновению, погрузился в чтение. Зачитался и забылся. Почувствовав запах гари, он всё вспомнил. Встрепенулся и торопливо спустился на кухню. Ну и, конечно же, принялся крутить всякие вентили, даже не зная их предназначения. И, как оказалось, крутил не те. Да так накрутил, что последним его воспоминанием стало воспоминание о сильном хлопке и яркой огненной вспышке. А когда он вновь открыл глаза, следующим воспоминанием стало воспоминание о мутном голубом небе. Он лежал на пахучей зелёной траве, смотрел в мутное небо и не мог понять, почему оно такое мутное. Как оказалось, он смотрел через толстые линзы. Через линзы очков, которые в родной Москве делали его зрячим, а в новом удивительном мире - слепцом.
Дальше профессор Гуляев рассказывал слегка заикаясь; о своих первых днях он вспоминал с ужасом.
Он рассказал, как двое коротких местных суток тупо просидел на одном месте. Просто потому, что боялся идти. Страх неподъёмными кандалами сковал его ноги. Он не мог сделать и шага. Просто сидел, молился и надеялся, что за ним придут. Найдут и спасут.
Но жажда заставила шевелить задницей. Он пытался собирать росу руками, даже языком водил по стеблям незнакомых растений. Порезался пару раз и, вместо воды, напился собственной крови. Но, к своему собственному удивлению, сдаваться ему не хотелось. Он вспомнил себя молодого и решил бороться за жизнь. Он встал, ощущая в себе давно забытую силу. Его тело полнилось энергией, которую он растерял за годы, проведённые в креслах. Он шёл через поля и луга, не ощущал усталости и про себя благодарил небо за прекрасную погоду. Он просто шёл вперёд, пока не набрёл на реку. Он прыгал вокруг берега и пил пахнущую тиной воду, пока не заныли зубы. Он понимал, что был спасён. Вода - это самый главный нектар, который необходим организму. И профессор не собирался уходить от источника, пока не восстановит силы, пока не осмотрится и, самое главное, пока не добудет пропитание.
Но добыть пропитание у него не получилось. Он просто не умел этого делать.
Хоть профессор пытался поиграть в рыбака, он лишь оцарапал руки, когда выламывал палку под удилище. Леску он последний раз видел ещё в детстве и, конечно же, не смог бы её сделать из подручных средств. Не говоря уже про бредень или сеть. Он не умел находить деревья, с которых мог бы содрать кору, не умел плести и не смог бы смастерить даже грубого крючка. Его попытки выловить и сожрать пусть даже сырую рыбу закончились неумелыми попытками поймать самую обычную лягушку. Он гонялся за ней, как тот герой из анекдота. Измазался в грязи по самые уши, но так и не поймал. Хоть голод его мучил просто дикий и он соглашался с самим собой, что готов съесть живую лягушку, словить её ему не удалось. Удалось лишь усесться на грязный берег и ругаться до
