Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 23
над семинаристами «имел такие страшные карманы в своих шароварах, что мог поместить туда всю лавку зазевавшейся торговки». Бурсаки эти составляли совсем особый мир. А префекты «не жалели розг и плетей, пороли так жестоко, что выпоротые потом несколько недель почесывали свои шаровары».
Неоднократно семинаристы убегали на Запорожье, «если не были перехвачены на пути». Старый Тарас Бульба клялся сыну Остапу, что никогда не видать ему Запорожья, если не выучится всем наукам. Тот и учился, а при случае возглавлял бурсаков – «обобрать чужой сад или огород». А в другом произведении – «Вие» – Н. В. Гоголь пишет: «Как только ударяли в Киеве поутру в довольно звонкий семинарский колокол, висевший у ворот Братского монастыря, то уже со всего города спешили толпами школьники и бурсаки. Грамматики, риторы, философы и богословы с тетрадями под мышкой брели в класс… торговки… дергали за полы тех, у которых полы были из тонкого сукна… философов и богословов они боялись задевать, ибо те всегда любили брать только на пробу, и притом целой горстью».
В праздники бурсаки ходили по городу с вертепами, за что получали отрез материи или половину вареного гуся. Этот ученый народ «был чрезвычайно беден на средства к прокормлению и при том необыкновенно прожорлив, сосчитать, сколько каждый за ужин уписывал галушек, невозможно… сенат, состоящий из философов и богословов, отправлял грамматиков и риторов под предводительством одного философа с мешками на плечах опустошать чужие огороды. И в бурсе появлялась тыквенная каша, объедались арбузами и дынями».
Голодные набеги бурсаков на огороды и сады, молодецкие бесчинства, попытки подработать уроками и пением на клиросе в церквях вызвали недовольство части населения и приходского клира, которые жаловались в ректорат или силой приструнивали студентов, а те в свою очередь «благодарили» недругов. Таких конфликтных ситуаций возникало столько, что в начале 1750 года власти вынуждены были выработать специальную инструкцию о правилах поведения студентов-бурсаков.
Особенно хорошо бурсакам жилось после праздников, когда в комнатах, как описывал Николай Помяловский в своих «Очерках бурсы», открывался «обжорный ряд». Бурсаки приносили из дома огромные белые караваи, масло, моченые яблоки, грибы в сметане. «От этих припасов отделялись особого рода запахи и наполняли собой воздух; с этими запахами мешались нецензурные миазмы; от стен, промерзавших зимой в сильные морозы насквозь, несло сыростью, сальные свечи в шандалах делали атмосферу горькою и едкою, и ко всему этому надо прибавить, что в углу у двери стоял огромный ушат, наполненный до половины какою-то жидкостью и заменявший место нечистот».
Правда, раз в две недели бурсаков водили в баню. Самым неимущим из них там выдавалось и новое белье. «В баню пускали по утрам раным-раненько. Срам было днем выпустить в город эту массу бурсаков, точно сволочь Петра Амьенского, грязных, истасканных, в разнородной одежде, никогда не ходивших скромно, но всегда с нахальством, присвистом и хохотом, стремящихся рассыпать скандалы на всю окрестность». Путь процессии сопровождался вырванными тумбами, разбитыми стеклами и страшным шумом. Скулили собаки, в которых бурсаки бросали камни, звенели оконные стекла первых этажей домов, в которые стучали, чтобы как можно раньше разбудить обывателей.
«Старушка плетется куда-то и, повстречавшись с бурсой, крестится, спешит на другую сторону улицы и шепчет:
– Господи, да это никак бурса тронулась».
Бурсаки совсем не напоминали современных студентов. Старший сын Тараса Бульбы Остап «начал с того свое поприще, что в первый год еще бежал. Его возвратили, высекли страшно и засадили за книгу. Четыре раза закапывал он свой букварь в землю, и четыре раза, отодравши его бесчеловечно, покупали ему новый».
Николай Помяловский лаконично описывает схватку бурсаков, ночью пьяными возвращавшихся из кабака и оравших песни «на пять улиц», и казаков, которым эти песни не очень-то понравились: «Наша братия давай ругаться. Драка. Бурсаки отдули казаков на обе корки и утекли в училище».
Все студенты-бурсаки академии носили одинаковую одежду – некое «подобие сюртуков, длиной по сие время» (подчеркивание Н. Гоголя), то есть до пят, наподобие одежды дьяков. Так, например, в середине XVIII века на 200 студентов, живших в бурсе, выдавали на три года чуйку за 12 руб. и кожух за 9 руб., а на год: шапку (1 руб.), летнюю шляпу (60 коп.), халат (2 руб. 50 коп.), три рубашки (по 1 руб.), три пары белья (по 48 коп.), две пары сапог (по 1 руб.), 50 прошв (по 80 коп.), постель на 50 человек (по 6 руб.). На еду для 200 бурсаков выдавали 3000 пудов ржаной муки (по 45 коп. за пуд), пшена и гречневой крупы по 50 четвертей каждой (по 7 руб.), соли 100 пудов (по 40 коп.), сала 50 пудов (по 3 руб. за пуд), телятины на 50 руб., конопляного масла 50 пудов (по 3 руб.), на варево 80 руб., иногородним и иностранцам на различные закупки по 1 руб. 50 коп. Много это или мало – трудно сказать, но жили студенты-бурсаки впроголодь и все же учились. Самуил Миславский в 1784 году приказал с процентной суммы денег, которую завещали Гавриил Кременецкий и другие лица, выдавать студентам сиротского дома на десять месяцев обучения в год богословам – по рублю в месяц, философам – по 80 коп., риторам – по 60 коп., студентам класса поэтики – по 40 коп. Такую сумму выдавали лишь совсем нищим семинаристам, которые не имели никаких других средств к существованию. Школьникам младших классов в бурсе денег не выдавали, а только хлеб, варили борщ и кашу (на Масленицу с салом, в пост с маслом), покупая соль и другие продукты за процентные деньги. Для этого был заведен строгий учет, и велась отчетность перед префектом и ректором. Профессорам и учителям тогда предписывалось внимательно следить, чтобы бурсаки младших классов, изучающие языки, не слонялись около ворот и под окнами и не выпрашивали бы милостыню, для чего было велено закрывать ворота бурсы на замок. В то же время предписывалось содержать в порядке лазарет при бурсе, обеспечивать больных продуктами, нанять двух «портомоек», чтобы они сиротам и больным стирали рубашки и белье, чего раньше не было.
Напоследок следует сказать, что жизнь и поведение киевских бурсаков вполне отвечали, так сказать, «европейским стандартам». В Париже конфликты между студентами и горожанами часто перерастали в грандиозные драки. Немецкие студенты в XVIII веке покидали свои университеты с многочисленными шрамами в память о студенческих дуэлях. Средневековых студентов вообще описывают как толпу «канцелярских развратников, распутников, обманщиков, шутов, певцов и шарлатанов».
Годы обучения не проходили для бурсаков бесплодно. Не все из них становились известными отцами церкви или чиновниками, однако все они сохраняли долю того праздного, лихого и сумбурного,
Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 23
