смеет Сенат им диктовать, что они должны делать! Если раньше американский директор майор Федушка (славянин по происхождению) и сам был против увеличения зарплаты Кадичу, мол, тот и так ничего не делает, то теперь поддержал предложение французского директора Фариона разрешить Кадичу “работать” по воскресеньям. Сенат вынужден будет платить за эти дни двойную оплату. “Пусть гуляет с метлой, — смеясь, говорил подполковник Бенфилд, английский директор тюрьмы, — ведь ему все равно нечего делать”. “Или ходит с двумя пустыми ведрами, раньше он ходил с одним”, — острил “славянский американец” майор Федушка.
В целом западные “союзники” начали уделять Шпандау больше внимания. Об этом свидетельствуют и участившиеся за последнее время инспекции американского и французского комендантов Западного Берлина. Если посещения тюрьмы советским и английским комендантами считались обычным делом, то этого нельзя было сказать об американском и французском генералах, которые в мою бытность появились впервые.
Американский генерал Хемлет посетил Шпандау в свой месяц — 22 декабря 1958 года. Он осмотрел камерный блок, кухню, санитарную комнату и караульное помещение. Зашел в зал заседаний директоров, поздоровался за руку с директорами и переводчиками. Внешне он был очень вежлив, но тем не менее обстановка была чересчур официальной и даже напряженной. Такая же атмосфера царила на приеме-обеде в офицерской столовой при Шпандау. Обед после посещения тюрьмы официальным лицом, а также после заседания директоров по традиции устраивал председательствующий директор.
Генерал производил не очень благоприятное впечатление: высокомерен, невнимательно слушает собеседника. За столом говорил только он, и только о гольфе, а присутствовавшие офицеры (других гостей не было) вежливо слушали. Во время посещения камерного блока генерал беседовал с заключенными. Шпеер и Гесс на все его вопросы отвечали молчанием, а Ширах заявил, что у него есть жалобы, но ему не хотелось бы сейчас их высказывать. В камерный блок генерала сопровождали все четыре директора, из переводчиков — англичанин Водяев (еще один “земляк”) и я, а также дежурный старший надзиратель.
На обеды после инспекций и заседания директоров в офицерской столовой при Шпандау каждой стороне разрешалось пригласить пять гостей. Перед обедом — “разминка” в баре. В наш, французский и английский месяцы в нем предлагались выдержанные коньяки, хорошие марочные вина, ликеры. К столу подавались красные и белые вина. Особенно этим отличались, естественно, французы. И только в американский месяц не было спиртных напитков, что являлось поводом для постоянных шуток и колкостей в адрес янки. Присутствовавший однажды на обеде американский генерал Д’Орса, как бы оправдываясь, заметил, что “у нас, американцев, не принято во время обеда пить спиртное, так как после обеда нужно работать, а если выпьешь, появится желание поспать”.
Инспектирование же тюрьмы английским комендантом генералом Ромом 13 января 1959 года ничем особым мне не запомнилось. Разве что во время обеда генерал объявил, что это последнее его посещение Шпандау — он уходит в отставку и уезжает домой. Английский директор предложил тост за здоровье генерала и его супруги. В ответ генерал произнес пространный тост, поблагодарил директоров за гостеприимство и добрые пожелания. “За три года своей службы в Берлине, — сказал он, — я был свидетелем хороших и дружеских отношений между директорами. Это говорит о том, что четыре правительства также могут согласованно работать и добиваться взаимоприемлемых решений”. Его переводчик — шотландец Сондрес, длинный, нескладный — все время извинялся и повторял по-русски с ужасным акцентом: “К чему такая торопня?” Мы его так и прозвали, он часто работал в тюрьме.
По случаю отъезда генерала Рома англичане устроили на олимпийском стадионе Берлина торжественный прощальный парад подразделений союзных войск (советская сторона в нем не участвовала). День выдался холодным. Англичане проявили трогательную заботу о гостях, снабдив их теплыми пледами. По-театральному выглядели на параде шотландцы, хотя на этот раз они были не в своих традиционных юбочках, а в клетчатых брюках. Мой муж воспользовался случаем и сделал несколько цветных снимков.
В феврале 1959 года — французский месяц — Шпандау посетил генерал Лаком, комендант французского сектора Западного Берлина. В Берлине он недавно. Здороваясь с директорами и переводчиками в зале заседаний, он со свойственной французам галантностью каждому говорил что-нибудь приятное. Я встречала генерала раньше на приеме в Доме Франции и на коктейле в частном доме бывшего французского коменданта Берлина генерала Жеза. Подойдя ко мне, генерал Лаком приветливо улыбнулся и дал понять окружающим, что мы знакомы. После осмотра служебных помещений, генерал в сопровождении многочисленной свиты направился в камерный блок, где подолгу беседовал с каждым из трех заключенных. Запомнилось, что, входя в камеру, он первым здоровался, прикладывая руку к фуражке.
В камере Шпеера генерал задержался. Оживленно беседуя с заключенным, генерал поинтересовался его здоровьем, спросил, часто ли у него бывают свидания с родственниками. Шпеер в ответ улыбался и отвечал генералу по-французски. Генерал поддержал разговор, забыв, что по Уставу Шпандау заключенный должен говорить только по-немецки и только через переводчика. А французский директор тюрьмы не решился напомнить об этом генералу. На обратном пути из камерного блока генерал в разговоре со мной рассказал, что в 1932 году он был в Германии туристом и помнит Гесса, выступавшего на митинге. “Тогда Гесс был молод и красив, и как жалок он сейчас в тюрьме”, — покачал головой генерал.
Закончив осмотр караульного помещения, генерал и сопровождающие его офицеры прибыли на обед в офицерскую столовую. В ответ на тост за его здоровье, предложенный французским директором, генерал предложил тост за хорошие взаимоотношения и сотрудничество между директорами. После обеда в баре за коньяком зашел разговор о том, что французы вопреки Уставу тюрьмы и здравому смыслу дают заключенным высококалорийную пищу. Причем перещеголяли в этом отношении даже американцев, которые в свой месяц кормили заключенных зимой свежими помидорами и салатами. Французский генерал с улыбкой сказал, что, по всей вероятности, русские более строгие люди, чем французы. И добавил, имея в виду заключенных: “А вообще я удивлен, почему их всех в свое время не повесили. Во время Второй мировой войны я был пять месяцев в японском плену в Индокитае. При моем росте я весил каких-то 56 килограммов. Нас так отвратительно кормили, что если бы я пробыл там дольше, я наверняка бы умер”.
Кстати, согласно Уставу тюрьмы, предусматривался тюремный паек, соответствующий по калорийности немецкому тюремному пайку. Дополнительное питание разрешалось только по предписанию офицера-врача, если этого требовало физическое состояние заключенного.
Глава 5
Должна признаться, что после подсказанной мне идеи вести дневник я все
