Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 174
важном деле.
— Что случилось? — с тревогой спросил я.
— Представьте себе, журналисты осмелились спрятаться в большом деревянном ларе в моей передней, чтобы следить, кто ко мне приходит! — сообщил Клеман с негодованием священнослужителя, храм которого подвергся поруганию.
Признаюсь, я не мог удержаться от смеха.
— Вы хотите, чтобы я шел констатировать пребывание непрошеных гостей в вашем сундуке? Полно! — сказал я. — Это преступление не предусмотрено в своде законов, к тому же вы сами можете оказаться в смешном положении.
Клеман был взбешен, а на следующий день на письменном столе префекта, на самом видном месте, я заметил донос, написанный на меня Клеманом. Была ли то коварная уловка господина Лозе или просто случайность, но только бумага лежала так, что не заметить ее было решительно невозможно.
— О, мне очень жаль, что вы увидели эту бумагу, но, надеюсь, не рассердились на господина Клемана, — улыбаясь, сказал Лозе, — ведь вы знаете его характер.
Тем не менее, после злополучной истории с деревянным сундуком, господин Клеман и я остались в ссоре.
Я не знаю, были ли в служебной карьере моего бывшего начальника приключения вроде вышеописанного, но мне хорошо известно, что с моими предшественниками в должности начальников сыскной полиции, с господами Бюном и Масе, он также не ладил.
Однако возвратимся к той отдаленной эпохе, когда я был секретарем господина Клемана и он выказывал ко мне большое расположение.
Переходя в отделение судебных делегаций, я надеялся найти более широкое поле деятельности, сделаться сотрудником господина Клемана и пользоваться его уроками опытного полицейского. Увы, в значительной доле пришлось разочароваться. Идеалом моего нового начальника было — посвятить меня в тайны обысков и уличной политики. Признаюсь, ни то, ни другое нисколько меня не прельщало.
Специальностью господина Клемана было, как говорится, «рыться в канавах». Всякий раз, когда требовалось разыскать вытравленный плод или нож убийцы, брошенный в лохань, задачи подобного рода поручались мне.
Дело в том, что в этой области он достиг совершенства и действительно мог гордиться своим искусством. Мне случалось видеть, как он, засучив рукава, собственноручно принимался за дело с видимым удовольствием и увлечением. Мне же оставалось только стоять, сложа руки. Но я нисколько не претендовал на роль господина Клемана, в особенности когда при вскрытии мертвых тел он сам рылся во внутренностях, а я составлял протоколы.
Приблизительно то же самое было во время уличных беспорядков. По большей части я следовал за начальником, точно гуляя, заложив руки в карманы.
Помню, во время манифестаций голодающих на площади Оперы, меня чуть не арестовали вместе с манифестантами.
А между тем нельзя слишком строго обсуждать полицейских агентов и жандармов, если они не особенно деликатно обращаются с толпой, которую им приказывают сдерживать. Они исполняют свой долг, как солдаты на поле битвы, и если в пылу схватки сами увлекаются, то не следует забывать, что для них манифестант — враг. К тому же, когда человека бьют, у него, естественно, является потребность отплатить тем же. Помню, я сам был охвачен этой лихорадкой в августе 1885 года, при открытии памятника Бланки, вызвавшем большую социалистскую демонстрацию, на которой мне по обязанности пришлось присутствовать, так как господин Клеман командовал отрядом жандармов. Я, как сейчас, вижу необозримое стечение народа вокруг кладбища и госпожу Северин, немножко бледную, но улыбающуюся, с букетом крупных красных цветов в руках.
Вдруг на толпу был сделан внезапный натиск, и господин Арагон, один из комиссаров полиции, овладел красным знаменем. Знаменосцы, разумеется, пожелали его отбить. Около господина Арагона находились только его секретарь и несколько агентов, моментально они были окружены, и не успели мы опомниться, как увидели, что красное знамя, агенты и сам Арагон исчезли в толпе. Господин Клеман, я и агенты, бывшие около нас, бросились на защиту Арагона совершенно так же, как если бы нам предстояло отстаивать товарищей против нападения пруссаков под Монбельяром или Герикуром. Всякая борьба всегда принимает подобие войны. К счастью, при манифестациях подобного рода люди обмениваются только кулачными ударами. Мне кажется, что в тот день, хотя я и не любитель бокса, мне пришлось работать руками так же, как и другим.
Мне довелось присутствовать также при знаменитой манифестации Ван-Занд, и в тот день я имел случай убедиться, как ловко иногда полиция пользуется парижскими злобами дня. Уже с утра в полицейской префектуре царило тревожное настроение, но причиной его была отнюдь не мадемуазель Ван-Занд, о которой почти забыли и думать, а то, что господину Жюлю Ферри грозила бурная манифестация. Известие о сдаче города Лангшон, как молния, облетело Париж и произвело огромную сенсацию; опасались уличных беспорядков, народного бунта, и приняли самые строгие и тщательные меры для охраны министра иностранных дел.
Между тем, действительно, в Комической опере за последние несколько дней протесты против мадемуазель Ван-Занд принимали все более и более угрожающий характер. Я не знаю, какие инструкции дал мой начальник господину Камакасу для соблюдения порядка в Комической опере, но мне достоверно известно, что инцидентом Ван-Занд у нас воспользовались с целью отвлечь толпу и помешать манифестации направиться на набережную Орсе.
Я более, чем кто-либо, забочусь о сохранении профессиональной тайны и, кажется, достаточно доказал это в знаменитом процессе Дюца — Ройер, но вполне возможно, что мои понятия о профессиональной тайне не совпадают с понятиями политических деятелей. По-моему, в полицейском деле только вопросы, касающиеся государственной охраны или чести частных лиц, должны храниться в строжайшей тайне, но профессиональная тайна была бы даже безнравственной в деятельности полицейского, так как нередко ею могли бы прикрываться бесчестные и вредные поступки.
Впрочем, что касается инцидента с Ван-Занд, то мне даже нет надобности скрывать эту тайну по той простой причине, что она никем не была мне поручена. Я ограничусь описанием того, что видел, а видеть мне пришлось довольно странные вещи.
Как могло случиться, что манифестанты, направившиеся с улицы Монмартр к Жюлю Ферри, очутились вдруг перед Комической оперой? Этого я не берусь объяснить, но хорошо знаю, каким образом их удерживали около театра. Через каждые десять минут из театра поспешно выходил полицейский агент, переодетый в статское платье, и в толпе кричали:
— Вот Ван-Занд!
Толпа бросалась вперед, Клеман и его агенты старались ее сдержать, происходила свалка, и цель была достигнута. Так продолжалось до конца спектакля, но тогда было уже слишком поздно идти с манифестациями к Жюлю Ферри. Вот каким образом самые громкие события имеют иногда совершенно неизвестную публике подкладку. Конечно, никому и в голову не придет, что последней жертвой Лангшона была бедняжка мадемуазель Ван-Занд, которая с
Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 174
