Полицейским смягчился, и слегка восстановив свою национальную гордость, счел возможным нас отпустить с напутствием:
– Поезжевайте… не быстрей-быстро…
– D'accord[8], – сказала Катерина, и он не заметил ничего необычного, когда она добавила: – Auf Wiedersehen![9]
Спустя сто ярдов мы вынуждены были свернуть на боковую дорогу, потому что хохотали так, что запросто могли угодить в аварию.
* * *
Мы познакомились, когда Катерина снималась в рекламе, для которой я писал музыку. Она только окончила Манчестерский университет по специальности "драматическое искусство", и съемки были ее первым профессиональным опытом. Ей досталась роль одной из пяти баночек с йогуртом. Она играла лесные ягоды и была лучше всех. Меня до сих пор злит, что апельсиновый йогурт получил роль в сериале "Жители Ист-энда". Потом Катерина снималась в проходных ролях во второстепенных мыльных операх, появлялась в клипах, воспевающих здоровый быт, – там она призывала зрителей не входить в стеклянные двери, предварительно не открыв их. Я очень обрадовался, когда она сказала, что получила роль Сары Макайзек в крупной телевизионной постановке под названием "Странное дело Сары Макайзек". Катерина показала мне сценарий. Женщина засиделась в одном лондонском офисе допоздна. Входит мужчина и спрашивает: "Вы Сара Макайзек?" Она отвечает: "Да", – и тогда он достает пистолет и убивает ее. Но все-таки то была заглавная роль – определенный шаг вперед.
Затем Катерина получила крупную роль в одном театре на западе, в смысле – на западе Эссекса, и я каждый вечер мотался смотреть ее в роскошных декорациях театра Кеннета Мора, что в Ильфорде. Поначалу она говорила, что мое присутствие ее поддерживает, но через некоторое время, как мне показалось, Катерину стало несколько отвлекать, что я сижу в первом ряду и беззвучно повторяю все слова, которые она произносит. Значительную часть пьесы она находилась на сцене одна, и ее игра совершенно завораживала, хотя мне не нравилось, как мужская часть зрителей все время на нее пялится.
Но свои лучшие способности Катерина приберегала для тех случаев, когда ей требовалось разжалобить людей. Он заливалась слезами, если кондуктор не пускал ее в автобус, требуя разменять крупную купюру; она падала в обморок, когда медсестра пыталась загородить своим телом дверь в кабинет доктора. Однажды какой-то парень в видеопрокате не разрешал нам взять два фильма на одну карточку, и Катерина сделала вид, что узнала его.
– Боже мой, ты же Даррен Фриман? – закричала она.
– Ну, да… – изумленно ответил он.
– Помнишь меня?
– Э-э, смутно…
– Боже, ты всегда интересовался фильмами и всякой фигней; забавно, что ты работаешь здесь. Черт возьми, Даррен Фриман! Помнишь того тупого учителя по географии? Как его звали?..
После этого они десять минут предавались ностальгическим воспоминаниям. Выяснилось, что Даррен женился на Джули Хейлс, которая, как призналась Катерина, ей всегда нравилась, и он дал нам два фильма на одну карточку. Расплачиваясь, я заметил у него на лацкане значок: "Меня зовут Даррен Фриман, чем я могу вам помочь?"
Нас с Катериной объединяло легкомысленное отношение к обману. Когда она сделала мне предложение, я на всякий случай искоса посмотрел на нее – убедиться, что она меня не разыгрывает. Я представлял себя девяностолетним стариком на похоронах жены, когда она вдруг встает в гробу и говорит: "Ха-ха-ха! Обманули дурака!" Постороннему моя двойная жизнь могла показаться чем-то вроде жестокой измены, но я предпочитал думать, что это один из тех розыгрышей, которые мы устраивали друг другу – еще один раунд в вечном стремлении доказать свое превосходство. Волновало меня только одно – я еще не придумал своему розыгрышу эффектную концовку.
Двойную жизнь я начал вести вскоре после рождения Милли. Многие годы наш брак был счастливым, если не сказать идеальным, и я даже вообразить не мог, что когда-нибудь захочу сбежать из дома. Но потом Катерина обрела новую любовь. Возможно, именно этого я и боялся. Возможно, именно поэтому я и тянул с зачатием ребенка.
Я никогда не говорил, что не хочу детей – я лишь говорил, что пока их не хочу. Разумеется, когда-нибудь я собирался завести детей – но ведь и умереть я тоже когда-нибудь собирался. Во всяком случае, над этими двумя проблемами я особо не задумывался. В отличие от Катерины, которая говорила о наших будущих детях, как о чем-то неизбежном. Она не желала покупать машину с двумя дверями, потому что тогда будет трудно ставить и доставать детское сиденье. Меня так и подмывало спросить, что это за чертовщина – детское сиденье? Катерина то и дело показыв ала на детские вещи в витринах магазинов и настаивала, чтобы нашу свободную комнату мы называли "детской".
– Ты имеешь в виду мою звукозаписывающую студию? – уточнял я всякий раз.
Иногда ее намеки были не столь тонкими.
– Неплохо родить ребенка летом, правда? – спросила она ровно за девять месяцев до лета.
По воскресеньям к нам приходили друзья с детьми, я вынужден был делать вид, будто меня жутко интересует непринужденный обмен мнениями папочки и мамочки о том, как работает младенческий кишечник.
Не понимаю, почему родители считают детские какашки подходящей темой для светской беседы. Мы же не обсуждаем взрослые какашки, даже когда беседуем о здоровье.
– Привет, Майкл, как поживаешь?
– Спасибо, хорошо. Сегодня утром я здорово покакал, а потом еще раз, но поменьше и пожиже, что на меня непохоже, так как обычно я какаю один раз в день.
Физиологические процессы младенцев обсуждаются долго и увлеченно. Собственно, других разговоров младенцы недостойны. Они едят, они срыгивают, они какают, они спят, они плачут – а потом все по новой. И хотя жизнедеятельность новорожденных этим ограничивается, родители способны талдычить об их отправлениях бесконечно. Если каким-то чудом наши гости с Планеты Детей вдруг отклонялись от обсуждения пищеварительной системы младенцев, то лишь для того, чтобы разговор переключился на столь же неприятную тему физиологических процессов в организме матери. Но тут, по крайней мере, некоторые отцы начинали испытывать замешательство и неловкость, зато Катерина и новоявленная мамаша со смаком и в подробностях обсуждали молокоотсосы и эпизиотомию. Такие отцы были еще небезнадежны. Но я не выносил отцов, которых рождение ребенка травмирует настолько, что они превращаются в сюсюкающих идиотов. Возомнив, будто их поведение развлекает детей, они маниакально катались по моему ковру, показывали младенцам нос и выкрикивали придуманные слова в тщетной надежде дождаться хоть какого-то отклика от своего младенца.
– А-ля-ля-ля, у-сю-сю-сю! – верещали они.
– Ай, как ей это нравится, – говорила мамаша с доброй улыбкой.
