Книга Река - Петр Павлик

— Много воды утекло с тех пор!

— Думаешь, он на тебе женится? — неожиданно грубо крикнул Амброж.

Роза прикрыла глаза. Ей причиняла боль его жестокая прямота. Она и сама понимала, сколь неопределенно ее положение на мельнице. Роза начала там батрачкой, и только теперь, после смерти старого хозяина, сын, уже далеко не первой молодости, чванливый сумасброд, начал относиться к ней по-человечески. Видимо, повлияло еще и то, что творится вокруг, — поубавило спеси и гонора в этом наследнике династии мукомолов, широко окрест влиятельной и почитаемой.

— Женится! Куда ему деться, их славе и в самом деле конец! — сам себе ответил Амброж, а Роза, не дожидаясь продолжения, поспешно попрощалась и исчезла в темноте.

Амброж, весь сжавшись, стоял посреди комнаты. Все это время он думал, что придется ее провожать, но оказалось, что ей это вовсе ни к чему и она в нем не нуждается.

Печь остывала, а река, угомонившись, слегка шумела в ночи. Амброж оглядывал кухню и пытался припомнить, когда в последний раз говорил с женой — не о делах, а просто так. Как-то однажды днем. Дело шло к дождю, тому самому обложному, что среди лета неожиданно поднимает уровень воды. Анна прибиралась около дома. Потом отправилась за реку: на днях он скосил луг на другом берегу. Все это живо вставало перед глазами. Очень уж докучало тогда комарье и мошкара. Махнешь косой — и поднимутся целые тучи. Иногда он бросал взгляд на кузню и дом. На веревке сушилось выстиранное белье. Им внезапно овладело желание, тоска по жениному телу. Во время сенокоса на него частенько накатывало такое. Может, виновато время года: сочная трава и цветенье вокруг — все вызывает желание. От жены исходил терпкий дух свежего сена. Он наблюдал за ней — босая, с обнаженными плечами и высоко подоткнутой юбкой, она ворошила быстро подсыхающую траву. Ритмичные удары кузнечного молота доносились аж сюда, за реку. «Мы оба радовались вечерней прохладе. Дни стояли такие душные!»

Амброж вдруг почувствовал лютую ненависть к дождю. Подкрался так тихо, неся с собой запах свежести и суля наслаждение, а натворил такое!

Амброж сделал движение, будто смахивает крошки со стола там, где сидела Роза. Напрасно. Стол был чистым. Усевшись, он погрузился в воспоминания. Роза, их прежние отношения. «С ней я впервые познал любовь. Она повинна в том, что я, осмелев, первый раз в жизни потребовал от девушки все, до конца!» Его охватило какое-то очень уж неожиданное сожаление, он тер кулаками глаза и представлял себе прохладную шелковистость ее грудей, высоких, как пена, дрожь обнаженного тела и свое ответное волнение. Крепкие Розины объятья поднимали его на вершину блаженства и бросали вниз, во тьму растерянности. Точно такие же ощущения сопровождали поначалу минуты их любви с Анной. А Роза уже ни о чем не помнит! Имеет право забыть, она просто должна была позабыть, чтобы продолжать жить дальше!..

Амброж проглотил комок, застрявший в горле. Его оглоушила греховность собственных мыслей. Это же святотатство! Навалилась мучительная боль — почему именно она, Анна, должна была умереть! Только сейчас он ощутил весь ужас гибели близкого человека. Следовало бы вспоминать ее иначе: ее доброту, любовь к нему. Он же поддался тоске по чему-то такому, что принято считать мелким и недостойным, что и самому ему казалось проявлением животных инстинктов. «Чепуха! Я — человек! Мы были мужем и женой, замордованными работой, каторжный труд не давал нам наслаждаться обычными, будничными радостями бытия. Скорее наоборот. И лишь минуты любви, только они, были нашим общим настоящим счастьем. Разве это заказано человеку?»

Растерянно, с немым вопросом в глазах он уставился во тьму за окном, и в первый раз за весь этот день его глаза застлали слезы. Он не противился им…

Задув лампу, Амброж улегся как был, не раздеваясь, на лавку. В душе он молил жену услышать его и понять. Благодарил и просил простить. «Я не был тебе верен, Анна, но всегда старался не причинить боли. Прости мне мысли, что родились так неожиданно, именно сейчас, в такой момент! Никто из нас не повинен в том, что Роза была у меня первой…»

Проснулся он на рассвете. Вышел из дому. Превозмогши себя, глянул на реку. «Мне придется смириться с ней, ведь и дальше мы будем жить рядом».

Ночная птица бесшумно возвращалась через слуховое окно на свой чердак.

Амброж, взяв багор, снова двинулся по берегу. Река опять превратилась в кроткого барашка, покрывшись мелкими кудрями ряби. Он шел, не сводя с воды глаз. От Анны ни следа.

Амброж побрел обратно к кузне. Над рекой, вызывая у него ярость, с ехидным и насмешливым хохотом кружили стаи чаек. Их веселье напомнило ему наконец о спящей дочери. Ребенком она тоже громко смеялась.

Он отшвырнул ненужный больше багор и вошел в дом.

Тела Анны не нашли и к осени. Река играла в низине всеми цветами своих берегов; длинными предвечерними тенями на нее опускались траурные звуки колокола. Звон с церковки, стоящей на холме, на уступе, где кроме нее смогли уместиться еще две липы да погост с десятком-другим могил. Расположенная на высоком взгорке, она не боялась и самых разнузданных разливов реки. «Служители церкви были предусмотрительней, нежели первые поселенцы низины. Впрочем, где же людям еще оставалось селиться? Ведь река для них означала жизнь», — думал Амброж, растревоженный мыслями и сомнениями. Позади остались символическое погребение и заупокойный молебен, на котором только и разговоров было, что о смерти.

На обратном пути они с Яной замыкали процессию. Медленно тащились вслед за одетыми в траур односельчанами, разбредающимися по извилистой дороге вниз к деревне.

Люди участливо пожали им на прощание руки и оставили наедине с открывшейся их взглядам излучиной реки. Слова были скупыми. Да и что говорить? На это было время. Намного больше положенных трех дней перед похоронами, чтобы успеть свыкнуться со смертью. Да разве с этим свыкнешься! Амброж всем своим нутром ощущал, что Яна, все отводящая глаза от реки, думает о том же.

А реке хоть бы что. Река, этот волк в овечьей шкуре, бесстыдно бежала дальше, мимо кузни, резво мчалась, не зная за собой никакой вины, не сознавая своего греха. И все-таки с ней придется ладить!

Амброж и Яна спустились к подножию косогора, Амброж придержал шаг и ткнул рукой в сторону грубо отесанного валуна. На камне была вырублена отметина и дата: 1878 год — самое страшное в этих местах наводнение. Вот куда добирались воды. А в двадцатом веке