не буду цитировать самые откровенные сцены.
«Знаешь что, Мозговитый?
…прозвище Агустина Кабраля, председателя Сената…
Я бы на твоём месте не колебался ни секунды. И не для того, чтобы завоевать его доверие, не для того, чтобы показать ему, что готов на любую жертву ради него. А просто ничто бы мне не дало такого удовлетворения, такого счастья, как если бы Хозяин дал наслаждение моей дочери и сам насладился бы ею. Я не преувеличиваю, Трухильо – одна из аномалий истории. Из того же ряда, что Карл Великий[29], Наполеон[30], Боливар[31]. Они – как силы Природы, инструменты Бога, творцы народов. Он – из их породы, Мозговитый. Нам выпало счастье быть рядом с ним, видеть, как он действует, работать с ним. Такое не имеет цены.
– Она ещё совсем девочка, – забормотал он.
– Тем лучше! – воскликнул посол. – Хозяин ещё выше оценит твой поступок. Поймёт, что ошибался, что поторопился осудить тебя, поддался обидчивости, слишком прислушался к твоим врагам. Думай не только о себе, Агустин. Не будь эгоистом. Подумай о своей девочке. Что станет с ней, если ты потеряешь всё и окажешься в тюрьме по обвинению в злоупотреблении служебным положением и финансовых махинациях?»
«Он расписывал, каким безупречным рыцарем был Генералиссимус с дамами. Он, такой суровый во всём, что касалось военных и правительственных вопросов, сделал своей философией пословицу: «С женщинами – нежнее лепестка розы». С красивыми девушками он всегда обращался только так…
Генералиссимус мог быть жестоким и непреклонным во всём, что касалось интересов страны. Но в глубине души он был романтиком; вся его жёсткость при виде прелестной девушки мигом таяла, как кубик льда на солнце. И если она – а она умница – хочет, чтобы Генералиссимус протянул руку Агустину, вернул ему его положение, его престиж, власть и пост, то она этого может добиться. Ей достаточно тронуть сердце Трухильо, сердце, которое никогда не может отказать красоте…
– И он дал мне несколько советов, – говорит Урания. – …дочь Агустина Кабраля, в то время о котором она вспоминает, ей было 14 лет…
Чего я не должна делать, чтобы не вызвать неудовольствия Хозяина. Он любит, когда девушка нежная, но не следует чересчур выказывать своего восхищения и любви».
«Ему было семьдесят, а мне – четырнадцать, – уточняет Урания в пятый или десятый раз. – Славная получилась парочка, кто бы посмотрел, когда мы поднимались по деревянной лестнице с коваными перилами. Шли, держась за руки, как жених и невеста. Дедушка и внучка шествовали к брачному ложу».
«Не любви и даже не удовольствия ожидал он от Урании. Он согласился, чтобы дочурка Агустина Кабраля пришла в Дом Каобы, исключительно ради того, чтобы доказать, что Рафаэль Леонидас Трухильо Молина, несмотря на свои семьдесят лет, на проблемы с простатой и головную боль от священников, от янки, от венесуэльцев, от заговорщиков, несмотря на это, он все ещё настоящий мужик, бравый козёл с крепкой палкой и способен продырявить целочку, которую ему преподнесли…
Глаза были налиты кровью, а в зрачках лихорадочным жёлтым огнём горели злоба и стыд. Ни тени любезности, а только бешеная враждебность, словно она причинила ему непоправимый вред, навела на него порчу.
– Ошибаешься, если думаешь, что выйдешь отсюда целкой и будете со своим папочкой смеяться надо мной, – сдерживая ярость, отчеканил он срывающимся на визг голосом».
«А потом, – говорит Урания, не обращая внимания на тётку,
…всю эту историю она рассказывает старой тётке, после долгого отсутствия и внезапного приезда, которого никто не ожидал, рассказывает старой тётке, которая не готова это слышать, которая предпочла бы этой, столь горькой правде, умилительную ложь о своём брате, отце Урании, предпочла бы столь привычную пошлость, привычные ахи и охи, на которую, уязвлённая и оскорблённая племянница пойти не может…
– Его Превосходительство снова откинулся на спину и закрыл глаза. И лежал тихо-тихо. Но не спал. И вдруг всхлипнул. Он плакал.
Он говорил, что нет справедливости в этом мире. За что с ним случилось такое, с ним, который так тяжело сражался за эту неблагодарную страну, за этот народ без чести и совести. Он говорил это Богу. Святым великомученикам. Пресвятой Деве. А может быть, и дьяволу. Он рычал, он молил. За что ему посланы такие испытания».
«Но Урании не было смешно. Она слушала, застыв неподвижно, боясь дышать, чтобы он не вспомнил, что она здесь. Монолог не был плавным, он рвался, перемежался неразборчивым бормотанием, долгими паузами; голос то поднимался до крика, то гас до неслышного шёпота. До жалобного шелеста. Урания была заворожена этой вздымавшейся и опускавшейся грудью. И старалась не смотреть на остальное тело, но иногда её взгляд всё-таки соскальзывал вниз, и она видела живот, немного вялый, побелевший лобок, маленький мёртвый членик и голые, безволосые ноги. Это был Генералиссимус, Благодетель Отчизны, Отец Новой Родины, Восстановитель Финансовой Независимости. Вот он тут, Хозяин, которому папа верой и правдой служил тридцать лет и которому преподнёс изысканнейший подарок: собственную четырнадцатилетнюю дочурку. Но всё вышло не так, как ожидал сенатор. А потому – сердце Урании возрадовалось, – потому папу он, скорее всего, не реабилитирует, а может быть, посадит за решетку или даже велит убить».
Пора остановиться и без этого достаточно непристойностей.
Ничего удивительного, что даже четырнадцатилетняя девочка запомнила безвкусную обстановку этих комнат, которую позже назвала «китчем»[32], – «Дом Каобы, Пантеон китча».
Ничего удивительно и в том, что Генералиссимус, «рыцарь» и «романтик», очень скоро перешёл на самые пошлые непристойности и прямые угрозы в адрес четырнадцатилетней девочки.
…Только в этом месте не выдержу, закричу во весь голос, чтобы сказать нет, нет, сентенциям генералиссимуса, и может быть, не ему одному, нет, нет, мужчинам, у которых засорены мозги, нормального мужчину не должна возбуждать девственная плевра. Разрушение этой плевры неизбежно для любой женщины, это часть, наиболее деликатная, сексуальной культуры, но она не может, не должна, сводиться к тщеславию самца-собственника, как правило, примитивного и в самом сексуальном акте.
А если кто-то сочтёт, что это всё разглагольствования старого мужчины, который и в молодости был слишком чувствительным, лишённым подлинного инстинкта мужского соперничества, то я и спорить не буду, то и другое правда…
Ничего удивительного и в том, что семидесятилетний мужчина оказался бессильным, да и девочка (девочка!) оказалась не в его вкусе, слишком худая и стройная (?!).
Ничего удивительного и в том, что семидесятилетний мужчина оказавшийся бессильным в постели, расстроился до глубины души, заплакал, и долго не мог остановиться. Чему удивляться, генералиссимус, Хозяин, Благодетель, Его Превосходительство,
