of Sciences, высказывается предположение, что при увеличении численности населения число жертв насилия на душу населения снижается, независимо от управления, совместной торговли или технологий. Пинкер отвергает этот аргумент, поскольку он рассматривает только один вид насилия и не объясняет, по его мнению, общего снижения. Другая точка зрения может помочь объяснить, почему в современных конфликтах участвует не так много людей в современных обществах, как в прошлом, даже без учета значительного роста смертоносности современных войн за последнее столетие.
В период "холодной войны" произошел переход от войн между национальными государствами к гражданским войнам. Большинство войн, которые велись с 1944 г., а их было более 140, были "малыми", но затяжными и очень кровопролитными гражданскими войнами, в которых так называемые великие державы участвовали лишь косвенно. В качестве примера можно привести Сирию, в которой прямо или косвенно воюют США, Россия, Иран и Саудовская Аравия. После окончания гражданской войны погибает гораздо больше людей, чем во время самого конфликта, в результате болезней, отсутствия пищи и крова, самоубийств. Тот факт, что в современных войнах число жертв меньше, не означает, что насилие идет на спад, а говорит лишь о том, что характер военных действий претерпел значительные изменения. Некоторые рассматривают эти небольшие конфликты как "новые войны", характеризующиеся приватизацией вооруженных сил, способностью повстанческих армий финансировать свою деятельность за счет продажи наркотиков или природных ресурсов, а также очевидной утратой государствами монополии на насилие. Пинкер, напротив, считает, что война, как и насилие, - явление постоянное на протяжении всей истории. Тот факт, что в настоящее время в войнах снижается количество жертв, не является симптомом более мирной эпохи, а скорее свидетельствует о высокой профессионализации (небольшие армии заменили миллионы призывников) и высокой технологичности вооруженных сил (вспомните удары беспилотников).
Слишком легко судить о прошлом с нашей собственной точки зрения. Если смотреть глазами современного Запада, то любое насилие представляется жестоким, варварским и садистским. В результате возникает определенная виктимизация людей, подвергшихся насилию, будь то "законное" и оправданное, как в случае с казнью приговоренного к смерти за убийство, или в случае с мезоамериканцем , принесенным в жертву богам в Теночтитлане, даже если он шел на смерть добровольно. Эта неявная виктимизация, проходящая через все книги Пинкера, мешает нам понять прошлое глазами других людей.
Рассмотрим более конкретный исторический пример - самоубийство Маргрете Кристенсдаттер, датчанки, которая в 1741 г. решила не покончить с собой, а убить девятилетнюю девочку, зная, что ее признают виновной и казнят за совершенное преступление. В Дании середины XVIII в. самоубийства совершались на религиозной почве; преступники боялись ада в случае самоубийства, но понимали, что если их признают виновными в убийстве и приговорят к смерти, их души будут спасены, пока они являются истинными верующими христианами. Поэтому у Маргреты не было ни страхов, ни сомнений, когда она взошла на эшафот. Не менее интересны высказывания молодого пастора Хенрика Гернера, который был свидетелем ее казни и позже написал в своих мемуарах:
Это было, конечно, отвратительное событие, и спаси Бог всякого почтенного человека от такой судьбы, но все же в нем есть что-то доброе, живое и приятное, и это прекрасный пример бесконечного терпения и терпеливости верного пастыря в деле спасения заблудших душ.
В данном случае казнимый - это не жертва жестокого государственного аппарата, стремящегося продемонстрировать свою силу, а человек, использующий государство для своего духовного спасения. Точно так же магистраты XVI века во времена Реформации, отдававшие приказы о пытках и казнях своих единоверцев, считавшихся еретиками, считали, что действуют из самых высоких побуждений христианского милосердия. Историческая фигура Маргрете - не просто статистика: ее история становится понятной только при знании контекста.
Подобные открытия меняют наше понимание прошлого и показывают, что, когда историки изучают насилие глазами современных свидетелей, они в итоге ставят совсем другие вопросы. Что такое насилие (на которые в "Лучших ангелах" нет ни ответа, ни постановки)? Как люди воспринимают его в разных временных и пространственных условиях? Какова его цель и функция? Каково было отношение современников к насилию и как менялось отношение к нему с течением времени? Всегда ли насилие "плохое" или может быть "хорошее" насилие, насилие восстанавливающее и созидательное? Если бы Пинкер всерьез занялся хотя бы одним из этих вопросов, мы получили бы гораздо более достоверную, сложную и интересную книгу.
Понятно, что никто, и уж тем более профессиональный историк, не согласен с тем, что прошлое было жестоким. Средневековое законодательство рекомендовало публичные казни, сожжение, клеймение, ослепление, утопление и кастрацию за совершение преступлений, а всем благочестивым христианам рекомендовалось посещать казни в качестве сдерживающего фактора от выбора преступного образа жизни. Если насилию можно научиться, то средневековые мужчины, безусловно, учились этому дома. Христиане поощряли акты самонасилия в виде порки и голодания, а мужья должны были наказывать своих жен, детей и слуг. Однако, как и в случае с предысторией человечества, Пинкер нелепо преувеличивает масштабы насилия, имевшего место в европейском Средневековье. В эту тысячелетнюю эпоху на всем континенте наблюдались огромные различия. Публичные казни, например, не привлекали массового скопления людей и не становились публичным зрелищем вплоть до конца раннего Нового времени. Казни были редкими и малочисленными, а свидетели участвовали в своеобразной христианской драме спасения, как мы видели на примере трагедии Маргреты, в которой и осужденный, и свидетели играли определенные роли, поскольку душа осужденного перед смертью примирялась с христианской общиной. С точки зрения исторического факта, мы даже не можем с уверенностью сказать, что люди в Средние века были "более жестокими" или "менее жестокими", чем мы сегодня.
Заключение
Сырые данные, как мы уже неоднократно отмечали, приобретают смысл только в результате интерпретации, и это основной трюизм, который, похоже, не понял Пинкер. Цифры редко "говорят сами за себя". В 2018 году Центр исследования насилия при Кембриджском университете выпустил интригующую цифровую карту. На карте тщательно прорисованы убийства, произошедшие в Лондоне в период с 1300 по 1340 г. Данные были собраны историками из Coroners' Rolls - юридических записей расследований "неестественных смертей", включая убийства, самоубийства и несчастные случаи. На карте отмечены 142 смерти за этот сорокалетний период в городе, население которого, по оценкам исследователей, составляет около 80 тыс. человек. Число ежегодных смертей колебалось от 13 до 22 в год, а в среднем за четыре десятилетия составляло 16 смертей в год. Если принять численность населения в 80 000 человек, то получается, что количество убийств составляет примерно 20 на 100 000 человек. Интересно, что Мануэль Эйснер, один из участников проекта, на веб-странице карты
