Мне было искренне жаль местных крестьян. Я видела их своими подданными в недалеком будущем и хотела хоть как-то облегчить им жизнь.
Кейджи предлагал использовать большие жернова, запрячь в них огромную корову (вола) – и пусть ходит по кругу, я же предлагала построить дамбу, и помешать уходу воды на летнее время. Кейджи было восемь лет. Мне – девять. Идея с жерновами тоже была моя, но надо было, чтобы ее преподнес отцу сын. Уверенный в своем авторстве и способный объяснить все нюансы.
Ватару хвалил обе идеи, прекрасно понимая, что выберут инициативу принца.
– Ворот надо сделать из сосны, чтобы под давлением рычаг не сломался, – вдохновенно вещал Кейджи, выводя схематичный чертеж на сероватой ткани. Кончик бамбуковой палочки он прикусывал от волнения, от этого на лице принца оставались черные росчерки.
Кейджи был одет в легкое кимоно, к тому же распахнутое на груди. Он рос сбитым крепким парнем с неизменной лукавой улыбкой, от которой таяли все подряд. Я не была исключением. Жара стояла жуткая, и мы не парились о своем внешнем виде. Мы были лучшими друзьями. Меня давно перестали наряжать для похода во дворец. Шизука просто не успевала поймать, когда я убегала. У меня родился второй брат, и поведение детей заставляло няньку молится о прекращении размножения рода Кён. Она отнекивалась, но я-то слышала ее тихий шепоток по ночам.
У младшего принца был собственный павильон для работы, где мы учились и воплощали в реальность наши идеи.
Сейчас на широком котацу, стояла маленькая деревяшка, символизирующая мельницу и шелковый пояс принца, показывающий реку.
Это был первый проект, который Кейджи собирался представить отцу на ближайшем собрании Сёгуната.
Если император одобрит проект, это облегчит жизнь, как минимум, пятидесяти рабочим в год.
Я начала подсчет материалов и стоимости работ, занося всё списком в таблицу. Ватару с восхищением смотрел, как палочка мелькает в моих руках. Он не переставал удивляться моему умению делать сметы.
Да, бухгалтерское прошлое не скроешь годами и раскосыми глазами. Я свыклась с необходимостью прижиться в азиатской среде, прониклась настроениями ленивой апатии, царившей в Ямато, и поумерила захватнические инстинкты в отношении государства, где родилась. Все эти мировые интриги, заговоры, подлости. Не хочу!
Мне хватит банальных денег. Но только много. За каждую идею я могу брать наличностью. Блестящими жёлтыми монетками с дырками посередине, их обычно нанизывали на веревочку. В моих мечтах таких веревочек у меня был целый склад, развешенных, как гирлянды на новый год. Красота.
Дверь павильона отодвинулась в сторону, и к нам заглянула голова старшего принца – Фудзивары Даичи.
– Вот ты где! – закричал он, и вихрем ворвавшись в нашу тихую компанию, обнял брата, – Отойдем, поговорим! – Вывел Кейджи, и до нас долетели слова:
–Нироюки будет моей женой, завтра мы подписываем соглашение…
Фудзивара Даичи вырос в длинного худого подростка. В свои пятнадцать лет он обгонял ростом почти любого. Но вот мускулов у него было пока маловато. И это, несмотря на то, что он два последних года провел на передовой. В Ямато вели военные действия с приграничной империей Чосон. Та же участь ждала всех наследных принцев: с тринадцати до пятнадцати лет они служили в армии и находились на границе. Видимо, так работает здесь естественный отбор.
Сейчас, когда старший принц вернулся, его надо было срочно женить, чтобы успел родить наследника. Так, на всякий случай.
Мы с Ватару поклонились, приветствуя наследного принца. Иэясу Нироюки была завидной невестой – старшей дочерью клана Иэясу, третьего рода по влиянию в стране, после императорского и Хидэёси. Я бы, конечно, предпочла династический брак с принцессой того же Чосона. Зачем воевать, если можно заключить союз, и получить земли в подарок? Но кто ж меня спросит.
Пока братья праздновали радостное событие, мы с Ватару разобрали стол, составили смету на мельничный жерномол и приступили к обсуждению канализации.
Я планировала сделать пробную конструкцию у нас дома. А если эксперимент будет удачным – во дворце. Ватару думал, что это идея принадлежит принцу. А я лишь воплощаю её в жизнь.
К вечеру мы разошлись, так и не дождавшись возвращения Кейджи.
Ватару, все так же, обучал меня. Занятия с ним я любила. Льстил интерес, с которым учитель бросался воплощать мои сумасшедшие идеи. Я даже пыталась с ним заигрывать и строила глазки учителю. Но пока жертва моего интереса шарахался от такого внимания и потел. Я приучала его к себе потихонечку, готовила к мысли, что он нашел свою судьбу и уже не отвертится. Сам учитель ситуацию пока не понимал.
Родители экономили на преподавателе, а Кейджи отказывался без меня учиться.
Двойная выгода.
***
Скучать мне было некогда.
Утро отец начинал с тренировки: меня и обоих братьев гоняли на площадке, бывшего сада камней. Мои успехи были не велики, но мне обещали выдать катану, если я закончу хоть одну тренировку без синяка. Братья (Икогаве исполнилось шесть, а Ватануки – всего два года) скакали рядом, отрабатывая базовые приемы ближнего боя.
Потом отец уходил во дворец, а я учила мелких грамоте. После обеда за мной приходил Ватару и вел во дворец – на занятия с принцем. После занятий мы проводили мозговой штурм очередной идеи Кейджи и расходились по домам. Часто Ватару раздавал нам задания и убегал к наставнику. У них тоже был целый ворох дел.
Кейджи подкинул идею о коллективном обучении детей, и теперь мудрец раз в неделю обучал девочек и мальчиков привилегированного сословия.
Меня, затащили на первый же урок.
Это занятие отложилось у меня в памяти, т. к. учили знать преимущественно политике и религии. Было интересно. Кроме императора, страной управлял Сёгунат – совет потомственных самураев. Власть его была судебной и законодательной. Тогда как император занимался только внешней политикой и религиозными делами. Но армия напрямую подчинялась Сёгунату. Такое разделение меня несколько озадачило. Получалось, что внутреннюю жизнь страны контролировал Сегунат. А Император вынужден был каждое решение с ним согласовывать.
Мальчики и девочки учились отдельно. В нашем «классе» было 5 человек – все дочери приближенных к престолу господ. Девочки в возрасте от 8 до 12 лет. Милые и тихие. Я попыталась с ними подружиться, но они тяжело шли на сближение. Только одна девочка – Судзумия – открыто заговорила со мной. Ей было 8 лет. Малышка мило не выговаривала «ш».
– С тобой не разговаривают, потому что ты неблагородная, – просветила она меня. – Твой отец – обычный крестьянин, совсем недавно ставший самураем.
Меня мало волновало кастовое деление, и я меланхолично пожала плечами.
– Мне, все равно, приятно с вами учиться.
– Это даже весело! Скажи, правда, что ты знакома с Кейджи–саном?
