— сердито обернулся и повысил голос Смидович. — В том, что дети будут без тебя расти? Я в прошлый раз уходил, дочка моя ползать не умела, а вернулся — она уже говорить научилась. «Дядька, уйди!» — на меня кричит. И вообще, верно кто-то сказал: моряку жениться — все одно, что интересную книгу купить: приобретешь ты, а читать будут все, кто заинтересуется...
Портнов неопределенно передернул плечами, думая в этот момент об Аллочке. Пусть попробует кто-нибудь когда-нибудь сказать про нее такое!
— Ты меня прости. Я хандрю, — снова вздохнул Смидович и расслабленно откинулся на подушку.
Рассказывает Аллочка:
Я страшно удивилась, когда узнала, что Вася на пороге окончания школы еще не решил, что делать дальше.
— Наверное, работать пойду. Отец алименты скоро перестанет платить, а матери трудно прожить на свою зарплату...
— Тебе учиться дальше надо, Вася! — всплеснула я руками. — Ты же умный, талантливый!
Он покачал головой.
— Никаких во мне особых талантов нету. Просто лениться не приучен...
— А кем ты мечтаешь стать? Инженером, геологом, военным?
— Не знаю, — передернул он плечами. — Пока еще над этим не задумывался.
— Ну как же так можно, Васенька? Человек же рождается со своей мечтой! Я, например, с четвертого класса выбрала медицину.
— Глупости все это. Как может человек, не зная еще, с чем ее едят, думать о какой-то профессии? Чтобы найти свое призвание, надо не мало дел перепробовать.
Когда он был серьезен, с ним невозможно было спорить, он упрямо стоял на своем, не считаясь ни с какими доводами.
На дворе уже пахло весной. Вовсю хозяйничал теплый апрельский ветер: осаживал ниже сугробы, сшибал с водостоков звонкие сосульки. А посреди улиц уже темнели выбитые автомобильными шинами проталины. В эти дни случилось наконец то, чего я долго ждала: Вася меня поцеловал. Губы у него были сухими и жесткими, как жесть, а поцелуй вышел неловким и стыдливым.
— Ты знаешь, Аленькая, — шепнул он мне, — я даже мать никогда не целую... У нас с ней хорошая дружба без нежностей и сюсюканья.
— А я невозможная лизунья, — счастливо засмеялась я. — Девчушкой, бывало, к папе на колени заберусь и не успокоюсь, пока всего не обцелую.
— Придется менять привычки, — еще тише шепнул он.
— Разумеется, тебе, — теснее прижалась я к нему. — Ведь цветы и нежность — женская слабость...
— А ты-то откуда знаешь, пигалица? — шутливо прикрикнул он на меня. — Или это вам по домоводству преподают?
— Нет, Вася, это в каждой из нас сидит от рождения. Вы, мужчины, больше умом живете, а мы прежде всего чувством...
— Ну да, — проворчал он. — Шестнадцать лет — опасный возраст.
— Дурашка ты мой рыжий! — дернула я его за выбившуюся из-под кепчонки прядь. — Да я всю зиму ждала твоего поцелуя! Другие делают это в первый же вечер...
Вася снова нахохлился. Я почувствовала, что сейчас он обиделся всерьез.
— Правда, если бы ты сразу полез ко мне с поцелуями, то получил бы по щекам.
Я ласково провела по его лицу рукой. Он мигом оттаял и обнял меня так, что хрустнули мои косточки.
— Эх, Алка-русалка, гвоздь в моем сердце! — сказал он.
Мама по-прежнему была в молчаливой оппозиции к нашей дружбе. Папа поддерживал гибкий нейтралитет.
— Разве можно все принимать так близко к сердцу, Альбина? — ласково увещевал он. — Девчонка — еще подросток. До замужества ей, как до неба. Зачем так реагировать на ее детское увлечение?
А сам украдкой подмигивал мне и ободрял взглядом: «Ничего, Алченыш. Держись молодцом!»
Но еще более обидным было то, что я тоже не понравилась Васиной матери. Анна Петровна оказалась нестарой еще, высокой, чуть сутуловатой женщиной с большими, как у мужчины, кистями рук. Заметив, что я гляжу на них, она спрятала ладони под ситцевым передником. Едва поздоровавшись со мной, куда-то заторопилась. Похоже, я показалась ей крученой девчонкой, неженкой и белоручкой. Если так, то отчасти она была права.
Глава 6
Рассказывает автор:
Когда закончились три дня, отпущенные Портнову на оглядку, Исмагилов пригласил его в свою каюту.
— Теперь открою тебе карты, — улыбаясь, сказал он. — Я думаю в академию поступать. Мне без нее нельзя — нашим аксакалам слово давал стать первым хакасским адмиралом! Генерал в Абакане есть, адмиралов пока не было. Так что извини, нянчиться мне с тобой будет некогда. Высшую математику надо зубрить, теормех, сопромат...
Портнов молча пожал плечами. Капитан-лейтенант звонко прыснул, шутливо толкнул его локтем:
— Ты каждому моему слову не верь. Мы, хакасы, народ маленький, зато каждый второй — поэт. А поэты приврать любят!
С душевным трепетом отправлялся Портнов на свою стартовую батарею. Но ничего особенного не произошло. Кудинов встретил его положенным докладом, а во взглядах других подчиненных лейтенант не уловил насмешки. Он приободрился и повеселел.
Проворачиванием механизмов пока руководил мичман. Портнов сидел чуть поодаль от командного пункта и смотрел, как на нем вспыхивают цветные транспаранты. Их много, и скоро передняя панель стала похожа на мозаику. Изредка лейтенант окидывал взглядом пост управления. Операторы деловито копошились возле своих приборов. В блестящих кожаных шлемофонах они походили на космонавтов. За креслом старшины Шкерина стоял матрос Саркисян. Он пока дублер. Шкерин часто оборачивался к нему и что-то долго, терпеливо объяснял. Саркисян согласно кивал курчавой головой.
Внезапно звякнула входная дверь, и Портнов увидел входящего замполита. Тот рукой показал: продолжайте работать.
— Да, сложное у вас хозяйство, — сказал Поддубный, когда весь цикл, вплоть до условного старта, был закончен.
Портнов неопределенно шевельнул плечами.
— Вы в училище изучали этот комплекс? — спросил Поддубный.
— Теоретически до винтика, а вот практически...
— Ничего, — ободряюще улыбнулся замполит. — В море вы быстро руку набьете, — и, наклонившись поближе к лейтенанту, шепотом добавил: — Вы к подчиненным своим почаще обращайтесь и без стеснения. Они у вас Кулибины в тельняшках!
«Откуда ему все становится известным?» — подумал Портнов, заподозрив в его совете намек на свой недавний конфуз.
Прозвучали отрывистые
