в присутствии офицера из политуправления армии, но такие уж порядки у русских, Верт к ним привык.
Он с удивлением узнал, что в одном из экипажей служит бортстрелком дочь самого Сталина, и мало того, летит вместе с ними на боевой вылет. Причем, как оказалось, ей не впервой участвовать в боях, судя по рассказам десантников, Светлана уже успела повоевать в Крыму и даже под огнем выносила раненых солдат с поля боя, за что имеет награды. Эти суровые немногословные русские парни готовы были носить ее на руках. Верт сам видел, как разительно меняется выражение их лиц, с жесткого, даже свирепого, на трогательно-нежное, когда упоминают Светлану Сталину. Впрочем, это отношение распространялось у десантников ко всем вертолетчицам. А ведь в штабах, где в основном бывал британский журналист, к ним наоборот имело место быть презрительное пренебрежение. Разве что генералы Жуков и Рокоссовский высоко оценивали вклад женщин-летчиц в разгром немцев на юге и под Ленинградом. Хотя Георгий Константинович и кривился при этом.
Перед вылетом на Александра надели комбинезон, такой же, как у бойцов воздушно-десантной бригады единственное отличие, это нашивка «Пресса» на спине. Вряд ли немцы обратят на нее внимание, но такой дотошный подход к мелочам со стороны русских Верту импонировал. Летели долго, около трех часов. Сели на большой аэродром окруженный лесом. Александр с восхищением и удивлением смотрел, как споро разъезжаются, казалось тяжелые, неповоротливые машины по отведенным для них местам и едва останавливаются винты, экипажи тут же натягивают сверху белые маскировочные сетки. Над кромкой деревьев стал едва-едва пробиваться рассвет, подкрашивая небо бледно-розовым цветом, а все 52 машины, участвующие в операции, уже были укрыты, а взлетно-посадочная полоса, перерытая шасси, присыпана снегом. Над бараком, расположенным под кромкой леса, развевалось красное знамя. Там и тут сновали бойцы. При чем, не десантники, которых сразу по приземлению развели на отдых, а местные. Они, весело переговариваясь, тащили куда-то какие-то ящики, катили бочки. Вот откуда-то появился немецкий бензовоз и направился к одному из вертолетов. Обычная суета прифронтового аэродрома. Вот только находится он в глубоком тылу немцев. Рядом раздался характерный стрекот, Мария — женщина-кинооператор начала съемку.
— Алекс, — подошел к Верту Симонов, — пойдем, поедим и отсыпаться. Еще успеешь материала набрать. После операции нам тут несколько дней еще отсиживаться предстоит. А ночью в бой пойдем.
— Да, Константин, пойдем, — согласился Верт, — Мария, вы с нами? — женщина кивнула и выключила камеру.
Ближе к вечеру на лесном аэродроме началась суета, а в воздухе повисло тяжелое, тягучее, почти осязаемое напряжение. Журналистов заставили надеть странные, довольно тяжелые жилеты, называемые тут «брониками». В британской армии таких не было точно. Да и в русской ничего подобного он не встречал. К корреспондентам прикрепили десяток бойцов, одетых в такие же жилеты, командовала которыми совсем юная девушка младший лейтенант с миловидным скуластым лицом. Немногословный инструктаж о том, что нужно слушать ее команды и команды приданных им десантников, первыми никуда не лезть, отнестись к ее словам предельно серьезно и вот они уже сидят в вертолете.
— Зойка, привет, привет, ребята. С нами сегодня? — мимо них проскользнула юная девушка, почти девочка, махнув рукой десантникам и, не дожидаясь ответа, рыбкой нырнула куда-то вниз, откуда послышался оружейный металлический лязг.
— Светлана Сталина, — шепнул, склонившийся к Верту Синявский. Поразительно! Какой внутренней силой, каким духом надо обладать, чтобы всех своих детей отправить на фронт, при этом потеряв самого старшего сына в первые же дни войны. Правда, ходят слухи, что Яков попал в плен, но Александр не очень-то им верил. Был бы сын Сталина у немцев, Геббельс трубил бы об этом, не переставая. А тут промелькнуло что-то и все. Да и даже если он в плену, это ничего не меняет.
Из размышлений Верта выдернул гул раскручивающихся винтов. Сердце екнуло от страха, который сменился охотничьим журналистским азартом. Легкий толчок и покачивание оповестили о том, что они взлетели. Лететь пришлось около часа. А потом ночь за небольшим иллюминатором рядом с Александром вспыхнула огнем, а со стороны отсека, в котором скрылась Света Сталина послышалось покашливание авиационной пушки. Когда они сели на укатанную колесами грузовиков дорогу, ведущую к проступающим в ночи в зареве пожара силуэтам огороженных колючей проволокой бараков и вышек, все было кончено. Там и тут на снегу чернели пятна трупов. На дороге чуть дальше, рядком стояло еще пять вертолетов, несколько силуэтов виднелись у бараков, остальные, видимо, сели с другой стороны.
— Не разбредаемся, ждем команды, — скомандовала Зоя. И корреспонденты послушно замерли у вертолета. Глаза Синявского горели азартом, Симонов аккуратно, по фронтовой привычке курил в кулак, Мария стрекотала своей камерой. То там, то тут слышалась стрельба и всполохи гранатных разрывов.
— Товарищ майор, рядом с вертолетом не курите, — попросила выглянувшая в люк Светлана.
— Не буду, — улыбнулся Симонов и покорно затушил папиросу об снег.
— Товарищ младший лейтенант, можно, — вынырнул откуда-то один из десантников.
— Товарищи корреспонденты, — Космодемьянская обернулась на журналистов и запнувшись взглядом об Верта, скривившись добавила — и господин Верт, пойдемте со мной. И она направилась к баракам. А навстречу им уже вели детей. Александр знал, что лагерь детский, но от этого было не менее страшно и мерзко. Ребятишки испуганно бежали к вертолетам, подгоняемые криками десантников. Те, что постарше несли на руках малышей. Совсем малышей! Лет четырех-пяти. Это, какими же зверьми надо быть, чтобы отнять таких маленьких у матерей. У многих на куцых пальтишках и телогрейках нашиты белые тряпки со Звездой Давида небрежно накарябанной химическим карандашом. Верт заметил, как у младшего лейтенанта Зои из прокушенной губы потекла тоненька струйка крови.
Их провели по баракам. Длинные кое-как сколоченные нары с каким-то тряпьем, вонь от стоящей тут же у двери параши, металлическая печка посреди барака, совершенно не дающая тепла. А младший лейтенант поясняла:
— Лагерь не концентрационный, а пересыльный, не рассчитанный на долгое пребывание. Сколько времени здесь провели дети на самом деле, предстоит выяснить следствию, — Симонов в это время щелкал фотоаппаратом, Верт пожалел, что не захватил свой, обычно он работал с фотографом, но тут было только одно место.
— Константин, поделишься снимками? — спросил Александр.
— Не вопрос, Алекс, — кивнул головой русский. Все-таки они другие, совершенно другие. Любой из британцев ни за что не отдал материал просто так, только за деньги. А тут, не вопрос, и все.
— Спасибо, — Александр записывал то, что видел. Пока ничего необычного, кроме того, что узниками являлись дети, не было. Из некоторых бараков узников еще не вывели, и ребятишки жались по нарам, сверкая глазенками при тусклом свете ламп. Бледные, худые, с черными кругами под глазами. А потом они пришли в лазарет. Так он здесь назывался. Отдельно стоящее помещение. Стены в нем оштукатурены и тщательно побелены. Чистенькая прихожая. Шаг в процедурную, и Верт чудом сдержал рвоту, едва не споткнувшись об таз, наполненный человеческими внутренностями, плавающими в крови[i]. Сквозь приоткрытую дверь в соседнюю комнату было видно, что на полу лежат обнаженные трупы. Еще одно помещение. Чистое. Стерильное. Яркий свет. На голой кушетке девочка. Бледная, почти белая. Рот страшно приоткрыт. Мертвые глаза. И вдруг она медленно-медленно моргает.
— Расступитесь, — раздалась команда и в комнату ворвалась женщина с медицинской сумкой, — Сейчас, сейчас деточка, потерпи миленькая, — запричитала она, ухватив тоненькое запястье. — Кровь, нужна. Выкачали всю, сволочи, — с ненавистью произнесла она.
— Так вон же, Анна Александровна, — кивнул на стеклянный холодильник боец прибежавший вместе с врачом.
— Я не знаю что там, и какая у нее группа, — покачала головой женщина.
— Так мы же этих, захватили тут. Давайте их притащим, пока не отправили.
Женщина задумалась и кивнула:
— Веди!
Боец моментально исчез.
— Тетенька, я умру да? — прошептала чуть слышным голосом девочка.
— Что ты, солнышко, — тепло улыбнулась женщина, погладив ее по голове и тут же отвернулась, смахнув слезу, — нет, конечно. Мы тебя обязательно спасем! Тебя как зовут, маленькая?
— Наина, — прошептала девочка.
— Потерпи, Наиночка, еще немножко. Потерпишь? — шушукалась с ней военврач сдерживая слезы.
— Я постараюсь, — девочка устало прикрыла глаза. Тут в помещение буквально влетел что-то верещащий по-немецки мужчина. Глаза девочки распахнулись, и она испуганно вздрогнула.
— Что он говорит? — властно спросила женщина, с отвращением глядя на испуганного немца, — Может кто-то перевести?
