Книга Государственный мститель - Александр Тамоников

Утром Роенко вызвал следователь. Щуплый капитан юстиции представился:

– Ковалев Александр Сергеевич.

Предложил присесть напротив.

– Курите, Сергей Сергеевич. – Он пододвинул пачку дешевых сигарет и зажигалку.

– Спасибо, у меня свои.

Сергей закурил «LM», пуская дым в сторону открытого зарешеченного окна. Следователь начал свою работу. Он задал необходимые процессуальные вопросы. Затем отложил ручку.

– Согласно протоколу задержания, переданному нам органами внутренних дел, следует…

– Я знаю, что следует из протокола, – перебил следователя Роенко. – Один только вопрос: меня будут судить?

– А вы как думаете?

– Трибунал?

– Не могу сказать!

– Понятно. И все время следствия я буду находиться под арестом?

– К сожалению, да. Но, с другой стороны, это в ваших же интересах. Тот, кого вы ранили, может попытаться отомстить вам.

– Извините, не могли бы мы перенести допрос?

– А что такое?

– Я плохо себя чувствую. После контузии в Чечне это со мной бывает.

– Понятно. Сочувствую вам. Врача вызвать?

– Не надо, обойдусь.

– Хорошо, – согласился капитан.

Роенко увели обратно в камеру гарнизонной гауптвахты. Только дверь за ним закрыли на засов, что не положено при обычном аресте.

А через час к нему зашел командир полка. Подполковник Зверев Игорь Николаевич. При появлении начальника капитан Роенко поднялся с кровати.

Командир же не спеша прошел к столу, сел на табурет, облокотившись на локоть. В Чечне они воевали вместе, и к капитану командир испытывал симпатию.

– Ну, здравствуй, Сергей Сергеевич!

– Здравия желаю, товарищ подполковник.

– Сидим?

– Как видите.

– Вижу. Вот к чему приводят необдуманные поступки. Не могу понять. Хочу, но не могу. У меня в голове не укладывается то, что ты натворил. Выкрасть оружие и устроить разборки в ресторане. Подвергая опасности жизни многих людей. Нанеся троим увечья. Я уже не говорю о Попове. Но в кабаке… Для чего? С какой целью? Отомстить? Кому? Жене? Так и мстил бы ей. Зачем в посторонних стрелял? Не пойму. Не могу понять. Так подставить себя. А может, у тебя с головой не все в порядке? Не поступают так нормальные люди. А теперь что? Трибунал? Тюрьма? Не понимаю.

– Достала она меня, товарищ подполковник. Всю жизнь сломала. Что теперь о какой-то тюрьме говорить, если жизнь кончена?

– Это ты брось. Жизнь, видишь ли, кончена? Не сметь и думать об этом, понял? Это приказ, если хочешь. А мы думать будем, что делать. Характеристики сделаем что надо; общественность поднимем – нашу, военную. В УВД у меня заместитель начальника знакомый, мужик с понятием – может, и надавит на потерпевших. Посмотрим. Ты только нюни-то не распускай. А о жене своей забудь. Не жена она тебе.

В дверях появился сержант из состава караула.

– Товарищ подполковник, разрешите обратиться? Сержант Ломов.

– Обращайся.

– Там вас к телефону.

Вернулся он через несколько минут, и от боевого настроения не осталось и следа. Он как-то странно посмотрел на Сергея. Роенко спросил:

– Неприятности?

Подполковник закурил, не смотря на подчиненного:

– Хуже! Все намного серьезнее, чем мы с тобой предполагали.

– Что еще может быть серьезнее? Что?

– Что, спрашиваешь? Смерть охранника. Вот что.

– Как это?

– А вот это у тебя надо спросить. Ты его что, боевым приемом вырубал?

– Нет. Обычный удар. Правда, в точку риска, но если бить на поражение, противник умирает сразу, а охранник, когда меня забирали из кабака, был жив. Значит, не мог он умереть.

– Умер он. Не приходя в сознание, умер. И причиной смерти признан твой удар, каратист! Кровоизлияние в мозг!

– Но этого не может быть.

– Я с тобой шутки шутить буду?

– Подождите. У меня и свидетель есть, что охранник, когда его забирала «Скорая помощь», был жив. Старший лейтенант, командир ОМОНа. Он подтвердит. И комиссия подтвердит, что не мог я его убить. Второй-то охранник жив?

– Про второго ничего не знаю. Но не в этом дело. Неужели ты не понимаешь? На тебе – преднамеренное убийство, разбой с применением оружия и еще куча преступлений.

– Это дело рук Коротыша. Он и охранника завалил под шумок. Но как? Предупреждал же меня, что я труп? Хотя старший лейтенант может опровергнуть часть обвинений.

– Ничего он не может. По крайней мере, сейчас!

– Не понял?

– Твой ОМОН ранним утром отправлен в очередную командировку в Чечню. Потом, конечно, может, и дадут ребята показания, только кому они тогда нужны будут? Да и оправдать тебя они не смогут. Вот такой коленкор получается, Серега.

– Понял.

Командир вроде сделал все, что было в его силах, но оставался на месте, куря сигарету за сигаретой. Молчал и Роенко, уставившись в одну точку.

– Еще твой рапорт. Сам же, дурила, настоял, чтобы ему дали ход. Если в Москве подпишут, то тогда, наверное, гражданские тебя заберут.

– Ладно. Спасибо вам, Игорь Николаевич, за все. Делайте, что положено. Характеристику лепите, какую запросят; осуждайте коллективом. Мне уже никто не поможет, кроме самого себя.

– Вот ты как? В Чечне, значит, вместе, а здесь – порознь?

– Да что вы можете, товарищ подполковник? НИЧЕГО. И не ваша в этом вина. Во всем виноват я один, вот и буду в одиночку расхлебывать свою кашу.

– Ну, ты особо-то духом не падай. Мы будем настаивать на том, чтобы допросили ребят из ОМОНа, будем бороться.

– А что это даст? Преступление-то налицо? Взят, как говорится, с поличным! Вы только не подумайте, что я решил поплакаться вам. В жалости я не нуждаюсь.

– Да-да. Ситуация. Ладно, мне на службу пора. Я вечером зайду. Может, что и надумаем, Серега. Безвыходных положений не бывает. Помнишь, в Чечне? Когда в кольцо нас взяли? Прощались друг с другом тогда, а все же нашли выход? Нашли. И сейчас найдем. Верь, капитан.