Замыкал шествие, ведя в поводу захваченных лошадей, долговязый парень лет двадцати с небольшим. Его шляпа болталась у него за спиной на шнурке, темные волосы свободно падали на лоб. Седло, на котором он сидел, было украшено серебром. Такого Пилар еще не видела. Держался он на лошади так, словно родился в седле. Ясные светло-голубые глаза были устремлены вдаль. Весь его вид свидетельствовал о безрассудстве, граничащем с бравадой. Его звали Чарро. Если она правильно поняла, это было прозвище, но никак не имя.
Рефухио не представил их Пилар. Она начала узнавать его и не думала, что это было случайно. По-видимому, он считал, что чем меньше ей станет известно, тем лучше. Она пыталась убедить себя, что это не имеет значения, что она больше не увидит никого из них. Тем не менее эта мера предосторожности задела ее за живое.
Она вздохнула с облегчением, когда они остановились отдохнуть. Но, увидев, что мужчины торопливо седлают свежих коней, среди которых был белый арабский жеребец ее отчима, она поняла, что отдых будет недолгим. Пилар оценила соратников Эль-Леона и была готова ко всему.
Когда Рефухио опустил ее на землю и спрыгнул сам, она показала на одну из свободных лошадей.
— Я могу ехать верхом и избавить вас и вашу лошадь от ненужного груза.
— Вас нельзя назвать грузом. К тому же здесь нет дамских седел, а лошади могут испугаться развевающихся юбок.
— Я уверена, что справлюсь, — настаивала Пилар.
— Как я посмотрю в глаза вашей тетке, если вы упадете? Я не могу рисковать своей репутацией.
Она взглянула на него, ища в его словах скрытый подтекст. Они звучали убедительно и веско и явно предназначались для того, чтобы успокоить ее. Он был настороже, готовый отразить любое ее возражение.
— Я действительно буду в безопасности, — убеждала его Пилар.
Рефухио улыбнулся:
— Неужели вам было так неуютно?
— Нет, но как себя чувствовали вы?
— А как вы думаете? Девушки, которые не визжат и не отбиваются, не каждый день попадаются на моем пути. — В его словах послышалась ирония. Он чувствовал ее страх. Она должна помнить, что он очень восприимчив и наблюдателен. Но его восприимчивость не делала его более достойным доверия, и об этом ей тоже не следовало забывать.
— Вы не должны… — начала она и смолкла.
Рефухио изучал ее чистые черты, грустный взгляд огромных темных глаз, обрамленных длинными ресницами, смотрел, как ветер играет прядью волос. Их цвет напоминал ему цвет старого золота. Неожиданно он почувствовал угрызения совести. Годы прошли с тех пор, как он в последний раз беседовал с женщиной, с такой, как Пилар Сандовал-и-Серна. Она была прелестна, интригующе своенравна и отважна. Было время, когда он мог бы ухаживать за ней, шутить, петь серенады, относиться к ней с должным почтением. Возможно, он был бы вознагражден ее улыбкой. Но это время давно ушло, и сожалеть о нем теперь не имело смысла.
— Чего я не должен делать? — резко спросил он. — Выдать вас? Я мог бы произнести речь, полную торжественных обещаний, и поклясться честью, но что заставит вас поверить мне? Всем известно, что разбойники лгут. И к тому же вы правы, не доверяя мне. Мы направляемся отнюдь не в Кордову.
— Что? — Она была шокирована. — Но тетушка ждет меня сегодня вечером или, на худой конец, ночью. Я не хочу разочаровывать ее. Она с большим трудом смогла сообщить, что ждет меня, когда отец Доминго связался с ней по моей просьбе.
— Думаю, дон Эстебан прекрасно помнит, что однажды вы уже собирались скрыться в доме своей тетки? — Она кивнула, и Рефухио продолжал: — Он также знает и, без сомнения, боится, что столь уважаемая дама может начать дознание. Ее заинтересуют обстоятельства смерти вашей матушки, а также то, что вы остались без наследства. Дон Эстебан не сможет помешать ей. Как только он придет в себя, он, разумеется, поскачет в Кордову, чтобы перехватить вас. Будет неплохо, если вы надолго задержитесь в пути. Это заставит его предположить, что вы нашли другое убежище.
— Вы имеете в виду, что я должна остаться с вами на всю ночь?
— Или дольше. Не говорите мне, что вас беспокоит ваше доброе имя. Вы оставили его в Севилье.
— Но мой здравый смысл при мне!
— И ваш здравый смысл подсказывает, что я желаю вам зла?
В его тихом голосе было нечто, насторожившее Пилар. В то же время она заметила, с каким вниманием прислушиваются к их перепалке люди Рефухио. Закончив дела, они развалились под деревом и притворились, что их ничуть не занимает происходящее, при этом они старались не нарушать тишину и напряженно прислушивались.
Пилар взглянула в глаза Рефухио. Она не дрогнула, но ее сердце учащенно забилось.
— Вы сами говорили об этом, — сказала она.
— Да. — Он был спокоен. — Но я не Думал, что это произведет такое впечатление.
— Вы были не правы.
— Да, конечно. Но мое настроение ничуть не изменилось с того момента, как мы встретились в саду дона Эстебана. Как только оно переменится, я вам скажу. — Он взглянул на своих людей и помрачнел, заметив их живой интерес. — В чем дело? — произнес он хлестко. — Вы так скучаете, что решили развлечься подслушиванием? Но я знаю, как вас вылечить. По коням!
Ему неохотно повиновались, переговариваясь на ходу. Но никто не подумал ослушаться. Пилар была неподвижна. Она не хотела подчиняться Эль-Леону и была задета тем, что ее мнение не принималось в расчет. Но что она могла сделать? Идти через эти холмы в одиночку, пешком, без всякой защиты было более опасным, чем довериться Рефухио. Кроме того, она сама была во всем виновата.
Рефухио де Карранса взлетел в седло белого арабского коня и направил его туда, где стояла Пилар. Он склонился с седла и подал ей руку. Секунду она глядела на него своими огромными мятежными глазами, затем поставила ногу в стремя. Он сжал ее запястье, одним легким движением поднял ее и усадил в седло перед собой. Его руки сомкнулись, они двинулись в путь, остальные последовали за ними.
Тьма обступила их со всех сторон, словно плотный туман. Ни солнца, ни луны, небо было сплошь затянуто облаками. Через некоторое время пошел дождь. Он едва моросил, но поднявшийся ветер пронизывал холодом до костей. Капли дождя стекали по лицам. Пилар плотно запахнула накидку, стараясь намокнуть как можно меньше. Ей стало труднее удерживать равновесие, и после нескольких неудачных попыток выпрямиться она была вынуждена спиной прижаться к Рефухио.
В конце концов он, тихо выругавшись, схватил ее крепче за талию и укутал своим плащом. Она отказывалась и пыталась вырваться, но он, крепко держа ее, раздраженно шепнул:
— Успокойтесь, пока мы оба не вымокли до нитки.
Самым правильным в такой ситуации было подчиниться. Она прикусила губу. Мышцы, несколько часов находившиеся в крайне неудобном положении, болели, и по телу пробежала судорога.
