— Прекратите, вы оба! — Я, наконец, освободилась от хватки Джорджа. Ох уж эти мужчины! Если Джордж настоит на своем, он потащит Шада в какое-нибудь уединенное место, где они исполнят странный мужской ритуал, пытаясь продырявить друг другу головы, и все это из-за одного поцелуя! Я знаю, что любой выбранный братом секундант, задача которого помирить противников без кровопролития, будет столь же кровожаден, как Джордж. — Это был всего лишь поцелуй. И нас никто не видел. Джордж, не говори, что сам никогда ничего подобного не делал. Я возвращаюсь в дом.
Я убегаю от них и поднимаюсь по ступенькам, с которых свалилась несколько минут назад. Свет из бального зала заливает террасу, и я вижу, что мое платье все в пятнах от травы. Я-то знаю, как они появились, но многие подумают о худшем. Пока я раздумываю, войти в зал или нет, на террасе появляется мистер Гарри Данбери, самый скверный лондонский сплетник, он подносит к глазам лорнет и ухмыляется.
Позади меня останавливаются Шад и Джордж: брат потирает разбитый кулак, а лицо виконта и жабо его рубашки в крови.
Случившееся слишком очевидно.
Мистер Данбери кланяется и исчезает в бальном зале.
— Проклятие, — говорит Джордж. — Я руку повредил.
— Так тебе и надо, — отвечаю я.
— Приложите лед, сэр, — советует Шад, а затем кланяется: — Я заеду к вам, мисс Хейден. Мистер Хейден, к вашим услугам, сэр, — говорит Шад и исчезает в темноте.
Тем временем больше десятка человек сочли необходимым прогуляться по террасе — все больше шепота и любопытных взглядов.
— Если Шаддерли не приедет, я убью его, — самодовольно объявляет Джордж им на радость.
— Придержи язык, — шиплю я. — Не устраивай спектакль. У тебя никакого стыда нет.
— Оставайся здесь. Я должен просить Тома Хейла быть моим секундантом.
— Не лучший выбор, Джордж. Том поцеловал меня накануне Нового года.
— Что?!
— Несколько раз.
— Где?! — гремит Джордж.
— За конюшнями. — Полагаю, брат имеет в виду местоположение, а не части моего тела. — Джордж, пожалуйста, прекрати орать. На нас все смотрят!
Но Джордж рычит на меня и грозит изгнать из семьи, если я хоть пальцем шевельну. Он исчезает в бальном зале, чтобы отыскать родителей и сказать им, что моя репутация погублена.
Чудовищность моего поступка начинает доходить до меня, когда я замечаю, как на меня поглядывают и демонстративно поворачиваются спиной, слышу смех и едкий шепот.
«Явно замуж не выйдет… не во вкусе Шада… поединок… опозорена… полно денег… кузина куда симпатичнее… потрясающе…»
Я желала сойти с брачного аукциона, но не так. Учитывая выбор джентльменов, я особенно не хотела покидать брачную ярмарку, выходя замуж неизвестно за кого, и, конечно, я не хочу выходить замуж из жалости. Как сказал Шад, он поступит благородно, но я не знаю, что он имел в виду. Он убьет моего брата? Или позволит Джорджу убить его? Или это касается лично меня и связано не с пистолетами и шпагами, а с браком? Он женится на мне по обязанности, из жалости или… О Господи! Да я сама его убью!
— Боже, какой скандал! — Появление матери прерывает мои нечестивые размышления. Ее модное платье в сочетании с пафосом в голосе приобретает вид костюма для трагической пьесы. Мама разражается истерическими слезами.
Кошмар. Теперь мы еще больше позабавим зрителей.
— Принеси матери бренди, — говорит Джорджу отец.
— Мне тоже принеси, пожалуйста, — прошу я.
— Хватит с меня твоей дерзости! Чтобы ноги твоей больше не было в моем доме! — кричит отец к радости аудитории.
Мама давится слезами.
— Могу я зайти домой хотя бы сменить туфли? Эти не годятся для тротуаров Стрэнда… — отвечаю я.
Отец рычит на меня, и я вижу в его глазах слезы.
— Скажи, он воспользовался тобой? — Отец разглядывает пятна от травы на моем платье.
На мой взгляд, это я использовала Шада в своих интересах, но, кажется, неблагоразумно говорить об этом.
— Я в полном порядке, папа, — говорю я, надеясь, что это его успокоит.
Джордж возвращается с горстью льда в поврежденной руке и со стаканчиком бренди в другой. Схватив кусочек льда, я бросаю его матери за шиворот. Она, задохнувшись, обрывает рыдания.
— Теперь, надеюсь, мы можем прекратить развлекать свет и отправимся домой? — спрашиваю я.
* * *
Скажу только, что поездка домой и последовавшая за ней сцена в гостиной были не из приятных.
Зевающий слуга в парике набекрень подал чай и графин бренди. Мой брат, все еще разгневанный, послал лакея с запиской к мистеру Хейлу, чтобы мужские правила приличия были соблюдены.
Мы ждем. Мое предложение лечь спать — все равно ничего не изменишь — встречено с каменным видом. Сколько нам ждать, прежде чем мы сможем признать Шада гнусным соблазнителем, кем он, несомненно, является, и удалиться в кровать?
Раздается решительный стук дверного молотка. Мы слышим краткую беседу между нашим лакеем и каким-то джентльменом, с такого расстояния невозможно определить, Хейл это или Шад.
Это Шад. Он входит в нашу гостиную, где я развлекала его всего несколько часов назад. К моему разочарованию, он не закутан в черный плащ, как злодеи в пьесах. Он обращается к моему отцу, совершенно игнорируя меня:
— Мистер Хейден, я прибыл просить руки вашей дочери.
Конечно, меня спрашивать ни к чему. Я лишь статист в этой драме, обиженная дева, вернее, усталая и злая.
Мой реверанс настолько минимален, насколько это возможно.
Отец кивает, и они с Шадом уходят обсудить дело в тиши кабинета.
Джордж, отчаянно зевая, предлагает маме лечь спать, и она, опустив глаза и промокая их носовым платком, покидает комнату.
— А ты останешься здесь, — добавляет он.
— Зачем?
— Шаддерли захочет поговорить с тобой.
— Почему ты так думаешь?
Он едва обратил на меня внимание.
— У тебя вообще нет никаких представлений о приличиях? — рычит брат.
Я смущенно пытаюсь припомнить, как должны вести себя девицы в подобной ситуации. Похоже, все, кроме меня, знают роль, которую мне надо играть.
Вернувшиеся в гостиную отец и Шад застают меня за совсем неизящным зевком, таким, что можно проглотить невинного свидетеля. Я закрываю рот, моргаю и пытаюсь подняться, забыв, что поджала под себя ногу.
— Виконт желает поговорить с тобой, — объявляет отец.
— Прекрасно, — ворчу я.
Шад и отец раскланиваются. Я пытаюсь взглядом заставить Джорджа остаться, но это бесполезно. Меня оставили наедине с негодующим виконтом.
