и вернёшь прежнюю форму. Главное, что не было ещё третьего укуса. Идёт? Только меня с собой прихватить не забудь.
— Что ж ты раньше молчал?! — Дашка попробовала заорать и закашлялась. — Да, конечно, миленький, родной, золотой, вытащи меня отсюда! — умоляюще зашептала она, растирая горло.
— От первого укуса узы подчинения сильнее всего, бесполезно было, — голос сделался задумчивым. — Значит так, вставай, ищи мел, уголь, сажу, маркеры — что угодно, чем можно чертить на полу. И спички. Да не стенай так. Пободрее — тебе нужно далеко уйти до заката.
Даша пошла, заставляя себя, придерживаясь за стенку, переставлять ноги. Это было много, много сложнее, чем разлепить глаза поутру, явиться на пары, — для той, прежней Дашки испытания страшнее невозможно было вообразить. Ноги-колонны не слушались и норовили подогнуться.
Тело было чужим и деревянным. Она так мучительно долго шарила по квартире, что солнце успело вкатиться в зенит. Наконец Дарья нашла коробку радужно-ярких детских мелков, неизвестно как попавших в обувной ящик этой унылой квартиры.
Победно вскинув руку с добычей, поковыляла обратно, но в прихожей ненароком скользнула взглядом по зеркалу.
Вот сейчас к ней вернулся голос! Узрев своё отражение, девушка завопила громче и отчаянней, чем во время нападения ядвиги. Из зеркала на неё потрясённо смотрела болезненного вида старуха. В посеревшем, морщинистом и изъеденном язвочками лице ещё угадывались Дарьины черты. Тело оплыло, руки, сжимающие заветный коробочек, подрагивали. Волосы, потрясающие золотистые волосы, которые девушка практически не красила, ну разве что чуть-чуть, на тон осветлила — торчали выцветшими, седыми клоками! Это чудовищное отражение было самым невозможным из всего невозможного, случившегося с ней.
Дарья себя обожала. Она себя баловала, холила и лелеяла, искренне считая, что создания очаровательнее, красивее, нахальней и непосредственней во всем мире не найти. Самонадеянно, эгоистично, но как приятно жить с таким нехитрым мировоззрением! Свою красоту Даша ценила больше всего на свете. Наверное, потому, что ничем другим природа её не наделила.
Нет, само собой, ещё были бульдожья хватка в делах житейских и непомерное самомнение, но каких-нибудь выдающихся способностей девушка не обнаруживала. Скорее, наоборот, задушила их в зачатке пестуемой ленью и привычкой получать всё, ничего при этом не делая.
И сейчас она перенесла бы животный ужас от всей этой мистики, откромсала бы при случае ядвиге голову и легко смогла бы с этим жить, приняла бы возможность существования говорящих украшений и жутких чудовищ, но вот этого, что смотрело на неё из зеркала, Дарья не могла ни принять, ни пережить.
— Ты! Ты-ы! — взвыла она, истерично тряся кулон. — Я что, такой и останусь? Слышишь? Разве можно такое повернуть обратно?!
— Говорю же, здоровый образ жизни — и всё образуется, — зашипело украшение с настоящим змеиным присвистом. — Прекрати, меня мутит, дурёха!
Дашка автоматически перестала трепать цепочку, но от зеркала отойти была не в состоянии. Стояла, с мазохистским упорством разглядывала свою чудовищную внешность и начинала потихоньку подвывать.
— Милочка, дурочка, ну-ну, будет, — медово-сладким голосом пропел кулон. — Давай, шевелись, беги отсюда, и всё вернётся на круги своя. А будешь бездействовать — так и сгинешь, становясь всё гаже и гаже.
Увещевания возымели действие — Дашка подобралась, нервно засуетилась, на удивление быстро прошла к порогу, куда приказал голос, и принялась чертить и ворожить по указкам кулона, то и дело его подгоняя. За всем этим показательным возбуждением и бурной деятельностью так хотелось скрыть глухой ужас из-за проклятого лица, взглянувшего на неё из зеркала и всё ещё стоящего перед глазами.
Дарья никогда не была сильна в рисовании, а уж тем более в черчении, так что на вырисовывание правильных, пропорциональных фигур для загадочного обряда ушла прорва нервов и драгоценного времени. Невыносимая морока — рисовать по указке, когда у горе-учителя даже рук нет, чтоб исправить огрехи. Выпрямившись над готовой схемой и отряхиваясь от цветной пыли, Дарья испытывала зверскую усталость напополам с волнением. В окна настырно лез серый вечер, приближая возвращение загулявшей ядвиги; кулон обругал Дашкину тупость, предположил, откуда растут у девушки руки, и продолжал общение крайне сварливым тоном.
И пока Даша не видела ничего спасительного в пересечении геометрических абстракций на полу.
— Так… ладно… ладно… — прокряхтел болтающийся на её шее кулон, неизвестно как разглядывая работу. — Топорно, местами криво — без линейки же мы не умеем. Но, в общем и целом… сойдёт, — голос потеплел на пару градусов. — Дальше пусти свою кровь ровно перед линией порога.
Нож у тебя есть… Что встала? Быстрее, быстрее, шевелись!
— Хочешь, чтоб я порезала себе вены кухонным ножом, который валялся в этой дыре, а потом ядвига им резала бутерброды? — истерично хихикнула Даша. Из всего перечисленного её больше всего пугало «порезать вены».
— Заразу боишься подцепить, куколка чистоплотная? В тебе сейчас такая дрянь, хуже которой не найти. Так что давай, режь быстрее! Можешь, конечно, уколоть пальчик, но вряд ли ты оттуда столько выцедишь…
Даша уже не слушала. Закусив губу и держа руку над порогом, примерялась ножом к по-старчески вздувшимся ниткам вен. Нож заметно дрожал. Девушка сильно и неуклюже ткнула лезвием в синюю прожилку, не поперёк запястья, как положено приличной суициднице, а будто укол в больнице делала, проколола вену остриём. Накатила мимолётная боль, потом на коже проступила вязкая капля, и Дашка во все глаза уставилась на неё. Кровь была чёрная, густая и невыносимо смердящая. Девушка непроизвольно дёрнула рукой, желая стряхнуть эту мерзость, с тошнотой осознавая, что ею наполнено всё тело, сердце с каждым толчком качает вонючую жижу в сплетение вен. Кровь разлетелась тёмными шариками ртути. Дарья зажала рот рукой, подавляя крик и рвотный позыв. Что за вещество течёт внутри неё?
Размазала неровную полосу вдоль порога. Кровь текла нехотя, толчками, быстро съёживаясь чёрной плёнкой. Как только Даша перестала сжимать-разжимать кулак, ранка закупорилась тёмной пуговкой корки.
— Та-а-ак, — голос звучал довольно. — Теперь поджигай! Да не кровь, не кровь! Рисунок поджигай!
Девушка уже не стала спрашивать, как можно поджечь выведенные мелом линии. После лазания по полу на коленках накатила внезапная, угнездившаяся в самой глубине мышц и нервов усталость. Даша безразлично чиркнула спичкой и поднесла огонёк к жвачно-розовой загогулине чертежа. Переплетение линий мгновенно вспыхнуло стеной огня. Дашка еле успела отшатнуться — реакция у неё сейчас была не ахти какая. Девушка потрясённо плюхнулась на пятки и во все глаза рассматривала протянувшуюся от пола до потолка полыхающую
