даже короткому мосту. Изнуряющая печаль, наполняющая ее в момент бессонницы. Тяжесть в костях, которую она заново испытывает каждый день при отключении будильника на своем телефоне. Стыд, что она спаслась, а Диана — нет. Гнев, что какая-то нелепая вещь забрала ее мать.
Тщетность в поисках способа отомстить волне.
Когда Эврика позволяла себе углубляться в грустные мысли, это неизбежно оказывалось бессмысленным. И это ее раздражало. Поэтому она сдавалась, и старалась концентрироваться на вещах, которые она могла контролировать — например, возвращение в кампус, решение которого все еще ожидало ее.
Даже Кэт не знала появится ли сегодня Эврика. Она была лучшей на 12 километрах. Ее одногруппники жаловались, но для Эврики, погруженной в гипнотическое действие длинной дороги, это помогало восстановить силы. С одной стороны Эврика хотела разогнать ленивых детей, а с другой стороны она ничего не хотела делать, кроме того как уйти в спячку на месяц.
Она испытывала абсолютное недопонимание, но никогда не призналась бы Лэндри. Люди не знали, что делать с мертвой матерью, а тем более с живой, суицидальной дочерью. Их неэмоциональные подбадривания и сжатие плеча в знак понимания заставляли Эврику чувствовать себя странно. Она не могла понять бесчувственность, которая заставляла кого-то говорить: «Бог должно быть соскучился по твоей маме на небесах» или «Это возможно сделало тебя лучше, чем ты была раньше».
Та группа девочек в школе, которая раньше бы никогда и не признала ее, проезжала мимо почтового ящика после смерти Дианы, чтобы оставить вышитый крестиком браслет дружбы. Сначала в первый раз наткнувшись на них в городе, она избегала зрительного контакта с ними. Но после того, как она попыталась себя убить, это больше не было проблемой. Девочки первыми отвели взгляд. У жалости тоже есть свои пределы.
Даже Кэт только недавно перестала плакать при виде Эврики. Она сморкалась и говорила сквозь смех: «Мне даже не нравится моя мама и если бы я ее потеряла, я бы быстро забыла».
Эврика именно потеряла ее. И если она не расклеивается и не плачет, не бросается на руки первого встречного кто хочет обнять ее и не покрывает себя самодельными браслетами, думают ли люди, что она не скорбит?
Она скорбела каждый день, постоянно, каждой частицей свой души.
Ты сможешь найти выход из убежища в Сибири, доченька. Голос Дианы возник в ее голове в том момент как она проезжала мимо выбеленного магазина наживок и поворачивала влево на гравийную дорогу, окруженную высокими стеблями сахарного тростника. Земля на обеих сторонах этого участка дороги в три мили между Нью-Иберией и Лафайеттом была одной из самых красивых среди трех приходов: огромные живые дубы занимали голубое небо, высокие поля, усеянные барвинками, одинокий вагончик с плоской кровлей на сваях, находящийся примерно в четверти милях от дороги. Раньше Диана любила проезжать эту часть пути в Лафайетт. Она называла ее «последний вздох деревни перед цивилизацией».
Эврика не ездила по этой дороге с тех пор, как Диана умерла. Она повернула на эту дорогу так спокойно, не думая, что это может причинить ей боль, но в данный момент она не могла дышать. Каждый день все новая боль снова и снова находила ее, ударяла ее, словно печаль была ее убежищем, из которого не было никакого выхода, кроме как умереть.
Она чуть не остановила машину, чтобы выбраться из нее и убежать. Когда она бежала, то прекращала думать. Ее голова очищалась, ветки дуба обнимали ее своим пушистым испанским мхом, и только стук шагов, жжение в ногах, биение сердца и непрерывная работа рук растворились в дороге, пока она не осознала, что находится довольно далеко.
Она подумала о спортивном соревновании. Может быть, она смогла бы направить свою безысходность в правильное русло. Если бы только она могла вернуться в школу вовремя…
Неделю назад, Эврике наконец-то сняли последний гипс, который ей пришлось наложить на разбитое запястье (правая рука была настолько сломана, что ей вправляли ее три раза). Ей не нравилось носить его, и она не могла дождаться момента, когда его разорвут. Но на прошлой неделе, когда ортопед выбросил гипс и сказал, что все зажило, ей показалось, что это шутка.
В тот момент как Эврика остановилась перед знаком «Стоп» на пустой дороге, ветки лаврового дерева склонились над люком. Она засучила зеленый рукав школьной кофты и несколько раз покрутила правое запястье, изучая руку. Кожа была бледной как лепесток магнолии. Казалось, что длина ее правой руки сократилась на половину ее левой. Это выглядело странно. И Эврике стало за это стыдно. Потом эй стало стыдно за собственный стыд. Она была жива, а ее мать нет.
Ей послышался визг шин за спиной. Твердый удар заставил губы Эврики вскрикнуть от шока в тот момент как Магда качнулась вперед. Эврика нажала на тормоз, воздушная подушка раскрылась словно медуза. Воздействие грубой ткани причинило острую боль ее щекам и носу. Ее голова ударилась об подголовник, она ахнула, ветер выматывал ее, тогда как каждый мускул в ее теле сжался. Грохот перемалывания металла заставил по-новому жутко заиграть мелодию в стереосистеме. На мгновение она прислушалась к ней, услышав «всегда не справедливо», пока она не поняла, что в нее врезались.
Эврика быстро открыла глаза и дернула за ручку двери, забыв, что она все еще была пристегнута. Когда она убрала ногу с тормоза, машина покатилась вперед, пока не достигла парка. Она заглушила двигатель Магды, размахивая руками под надутой воздушной подушкой. Эврика отчаянно хотела выбраться.
На нее упала тень, создавая странное ощущение «дежавю». С улицы кто-то смотрел.
Она подняла голову.
— Ты, — непроизвольно прошептала она.
Она никогда раньше не видела этого мальчика. Его кожа была бледной как ее только что снятая после гипса рука, но его глаза были бирюзовыми как океан, и это заставило Эврику вспомнить о Диане. Она почувствовала печаль в глубине этих глаз, словно мгла накрыла океан. У него были светлые волосы, не слишком короткие, немного волнистые на макушке. Она могла заметить хорошо отточенные мышцы под его рубашкой. Прямой нос, квадратная челюсть и полные губы — ребенок выглядел как Пол Ньюман из любимого маминого фильма, за исключением того, что он был очень бледным.
— Ты можешь помочь мне! — она услышала свой крик, адресованный незнакомцу. Он был самым привлекательным парнем, на которого она когда-либо кричала. Ее возглас заставил его подпрыгнуть, затем обойти открытую дверь, тем временем как она наконец-то отстегнула ремень безопасности. Она изящно упала из машины и приземлилась на пыльную дорогу, выставив вперед