Ей решительно нравились его губы. Увидев, что король закончил свой разговор с менее важными персонами, Элисон выступила вперед и сделала реверанс. Реверанс был не слишком глубоким, но скромным и почтительным – она ведь из не менее древнего и благородного рода, чем он.
Все еще крепкий и бодрый в свои сорок пять лет, скрывавший под внешним обаянием изменчивый характер, король отвечал ей наклоном головы.
– Леди Элисон, нам приятно снова видеть вас при нашем дворе. Вы нечасто радуете нас своим вниманием. Вы получили указание провести с нами этот день?
У него была неприятная привычка подсмеиваться над людьми, особенно над ней. Элисон не понимала причину его сарказма и не одобряла его поведения, но ей было известно, какие осложнения мог создать король для нее и тех, кто жил в ее владениях. Поэтому она натянуто улыбнулась и учтиво сказала:
– Я получаю указания только от вас, монсеньор.
Он пренебрежительно фыркнул.
– У меня есть к вам только одна смиренная просьба.
Он критически осматривал ее, и она была довольна, что надела для этого случая свое лучшее платье из алого бархата. Тяжелое, как рыцарские доспехи, оно придавало ей уверенность своей вызывающей красотой.
– Что это за просьба?
– Я желаю удалиться от двора и вернуться к моим обязанностям в Джордж Кроссе. Я слишком долго не была дома, наслаждаясь солнцем вашего милостивого присутствия.
Он склонил голову набок, присматриваясь к ней.
– Видно, от того у вас и появились веснушки.
По залу пробежал смех.
– Они всегда у меня были, – уверенно отвечала она.
Смех раздался громче, и король опустил голову, словно от огорчения.
Она пристально посмотрела на него и спросила смущенно:
– Монсеньор, вы недовольны мной?
– Нет, нет. Итак, вы желаете удалиться от двора. Не хотели бы вы взять кого-нибудь с собой?
Облизнув пересохшие губы, она постаралась сделать вид, что не понимает.
– Кто бы это мог быть?
– Муж, разумеется. – Он повел рукой в сторону стоявших вдоль стен придворных.
Сердце у нее упало. Король помешался на брачных союзах. Он сам женился по дипломатическим соображениям, ради объединения Англии и Прованса, и всячески поощрял такие же браки среди благородных семейств в Англии и за ее пределами. Успехи этой политики, подумала Элисон, внушили ему преувеличенное представление о своем здравомыслии, которого ему явно не хватало как в управлении страной, так и в выборе для нее мужа. Придворные зарились на ее богатство, а король желал выдать ее замуж не без выгоды для себя.
Генрих продолжал настаивать:
– Перед вами цвет моего рыцарства из Англии, Нормандии, Пуату, Франции. Неужели здесь не найдется кто-нибудь, кто удовлетворял бы вашим требованиям?
Она не могла ответить отрицательно и поэтому возразила:
– Вы не можете не согласиться, что мои требования разумны, милорд.
– Богатство, родовитость и чувство ответственности, – он отогнул один за другим три пальца. – Так?
– Да.
При виде ликующей улыбки короля у нее сдавило грудь и она с трудом перевела дух.
– Тогда у меня есть для вас жених.
Он застал ее врасплох.
– Этого не может быть! Я бывала при дворе каждый день, чтобы посмотреть, кто бы мог жениться на мне и…
– Так вы за этим и бывали здесь? – Рука его сжалась в кулак. – Чтобы намекнуть мне, если бы кто-нибудь осмелился сделать вам предложение?
Дело было плохо. Об этом говорило и отношение короля, и хитрая усмешка Осберна. Она поняла, что до короля дошли гнусные слухи. Ей мучительно захотелось оказаться у себя в Джордж Кроссе, как объевшемуся сладостей человеку хочется простой похлебки, но она преодолела это желание. Сохраняя на лице надетую еще в юные годы маску спокойного достоинства, она медленно сказала:
– У меня и в мыслях не было давать вам советы. Я только скромная вдова, а вы король Англии.
– Хорошо, что вы это помните, – произнес он. – Так слушайте меня внимательно, Элисон Сент-Джордж. Я даю вам в мужья Саймона, графа Гудни. Можете вы назвать кого-нибудь более достойного?
К несчастью, она не могла. Саймон Гудни был богат, благородного рода и серьезно относился к своим обязанностям. Недавно овдовев, лорд Саймон владел угодьями в Пуату, где король желал укрепить свои позиции.
Их сажали рядом за столом. Она слышала его гнусавый голос. Его манера дышать открытым ртом вызывала у нее тошноту. Однажды ей пришлось пустить в ход столовый нож, когда он попытался схватить ее за грудь своими грязными пальцами.
Она сознавала свой долг. Каковы бы ни были ее чувства, она должна была защищать Джордж Кросс, и муж был бы ей очень кстати. Более того, его попечение избавило бы ее от угрожавшей ей теперь опасности.
Но, с другой стороны, замужество способствовало бы раскрытию ее тайны и лишило бы ее возможности выполнить данную ею клятву.
Дрожь пробежала по ней. Она не видела выхода.
– Граф Гудни действительно подходящий муж для меня, и я благодарю вас за вашу заботу.
– Значит ли это, что вы его не отпугнете?
– Отпугну? Я вас не понимаю.
– Я посылал к вам пятерых! – Генрих ударил кулаком по ручке кресла. – Пятерых! И ни один не мог вынести ваш острый язык. – Не дав ей времени ответить, он ткнул пальцем ей в лицо. – Один даже, отправившись в крестовый поход, так и не вернулся.
– Он был недостоин меня.
– А остальные четверо?
– Тоже недостойны. Монсеньор, я не зеленый колос, колеблемый ветром.
Он, казалось, призадумался.
– Это верно. Скорее вы желтый колос, отяжелевший под перезрелыми зернами.
– Вот именно.
Она нахмурилась, когда из толпы придворных донесся приглушенный смешок. Что эти глупцы нашли в этом забавного?
– Сколько вам лет? – Осберн вставил свой вопрос, как лезвие ножа между ребрами.
Она пренебрегла им. Вмешиваться в ее разговор с королем было дерзостью. Дерзостью и… угрозой.
– Ей двадцать шесть, – ответил за нееГенрих.
– Старейшая вдовствующая девственница в Англии, а может быть, и в Европе.
Осберн прямо-таки излучал обаяние, которому завидовало большинство мужчин. У него были темные, как вороново крыло, короткие волосы и сверкающие голубые глаза. Каждый мускул играл на его гибком теле, когда он двигался и когда улыбался Элисон. Господи, как она его ненавидела. Ненавидела и боялась.
