склизкий ком, ворочавшийся в желудке. Подступало споровое голодание, не сулившее ничего хорошего.
Я осмотрелся, как мог, и не заметил охраны. Видимо, муры решили, что я, избитый и со стянутыми пластиковым хомутом руками, не представляю для них никакой опасности, а девочек-старшеклассниц они тем более не боялись.
Так как все сидячие места были заняты, а мой комфорт мало кого заботил. Да и комфорт этот, надо сказать, был весьма условным. Со стонами и кряхтением я перекатился к борту кунга, принял полусидячее положение и осмотрелся. Девушки сбились кучкой на лавке и жались одна к другой. На меня смотрели настороженные и испуганные лица. Им не позавидуешь. Утром они пошли в школу, а вот сейчас их взяли в плен небритые мужики с перегаром, погрузили в грузовик, как скотину, и неизвестно куда везут.
Тут я не удержаться, желудок прыгнул к горлу и его вывернуло. Очень хорошо, что в этот момент я не валялся на спине, а уже принял более или менее безопасное положение, иначе точно бы захлебнулся собственными рвотными массами. Незавидная смерть… Будто смерть бывает завидной. Ох, не о том я думаю. Не о том…
Со скамьи встала и подсела ко мне маленькая крепкая брюнетка в перепачканных голубых джинсах и розовой толстовке.
— Вы русские? — спросила она встревоженно с сильным англо-американским акцентом, — Это война?
Я отплевался тягучей слюной и сказал ей:
— У меня на поясе висит фляга. Дай мне из неё напиться.
Мою просьбу встретил непонимающий взгляд.
— Фляга? Это что?
— Ёмкость, сосуд, бутылка…
Руки зашарили по моему поясу и через несколько минут одной проблемой у меня стало меньше. Вроде даже в глазах посветлело и побои стали болеть меньше. Девушка понюхала жидкость через горлышко, поморщившись с отвращением спросила:
— Фу! Что это за гадость?
Я облизал разбитые губы и попросил:
— Дай-ка я ещё глотну…
После нескольких глотков почувствовал себя лучше.
— Что это за… эээ… напиток? — вновь спросила меня брюнетка.
— Голова болит после кислого тумана? — ответил вопросом на вопрос я, — Это лекарство. Глотни и пройдёт всё.
Она закрутила горлышко и пожала плечами.
— Голова болеть… Болит… Но я воздержусь. Пока терпеть можно.
Я возразил ей:
— Потом могут не дать, душа моя, а то, что дадут, тебе вряд ли понравится…
— Кто вы? Вы русские? Это война? — вновь зачастила она.
— Я русский, — согласился с ней я, — Войны нет, но мы провалились в другой мир.
Брюнетка помолчала, видимо, переваривая информацию.
— Это… Булл шит… Какашка… происходит только у нас в городе или совсем везде… По всему миру?
— Не, — отрицательно качнул я головой, отчего она заболела с новой силой, — Только ваш Кадьяк провалился в Улей.
— Улей? — удивлённо переспросила брюнетка, — Ты крейзи… Сумасшедший? Да?
Хотелось бы мне очнуться от всего этого в комнате с мягкими стенами и в смирительной рубахе. Но, видно, не судьба. Да и реальность, как обычно, переплюнула по степени зашкаливающего бреда любую, даже пускай, самую дикую галлюцинацию.
Я ухмыльнулся, но получилось скверно. Разбитые губы лопнули, и по подбородку потекла струйка крови. Наш грузовик подпрыгнул на очередном ухабе, и без предупреждения очень близко дал две короткие очереди крупнокалиберный пулемёт вроде КПВТ. А может это именно он и был. Когда по крыше стального кунга загрохотали гильзы, стало ясно, что открыли огонь из башни, расположенной наверху. До пленниц дошло не сразу, но как дошло… Они закричали все разом, а некоторые заплакали. Но это был ещё не конец, после паузы пулемет начал долбить длинными очередями почти без остановок, а гильзы звенели о крышу латунным водопадом. Фигуристая невысокая брюнетка неосознанно вжалась в меня всем телом, ища поддержки в минуты опасности.
Глава 8
Ощущать все изгибы тела упругой фигуристой брюнетки своим было приятно и странно одновременно. Приятно было по понятной причине — брюнетка эта была привлекательной. Спортивное и пышное тело не такая уж и редкость, но обычно что-то одно всегда перевешивает. Но, однозначно, такое понравится любому мужчине, если только он не на смертном одре, хотя…
Я ещё до конца не сформировал однозначное мнение, кем именно мне приходится Мамба. С одной стороны, она окрестила меня дурацким именем, с другой — учит всякому на правах более опытной и бывалой, делит все тяготы и постель, но… Она не инициировала эти разговоры сама и несколько раз замяла, поднятую мной тему.
Она помогла отбить меня и Арманд, когда они попались пиковым.
А после вытащила меня на себе, не бросила там, чтобы довезли до безопасного места. Затем пристроила женскую часть группы в Зимнем. И пристроила, надо сказать, максимально удачно. Аня и Арманд живут в отдельном доме со всеми удобствами за надёжными стенами Зимнего, а Брусника, так та и вовсе сейчас один из самых уважаемых специалистов — ученица знахаря Лакмуса. И она продолжает по мере сил помогать. Вспомнить хотя бы тот случай, когда быстрая на язык крёстная обложила смесью испанских и русских матюков местного служителя Фемиды и влетела на такой же срок исправительных работ, как и я, сам.
Или те случаи, как мы отбивались от серых и атомитов? Собственно, ничего плохого из того, что мы, попали в штрафники, также не вышло. Вся местная система была отработанной и рабочей, оставалось в неё встроиться. Этот способ не хуже других.
А уж то, как крёстная и я устроились всего за кредит в день, вообще, тема для отдельного разговора. Вот и выходит, что в эти неприятности вляпался я по своей собственной, так сказать, инициативе и дурости.
А мне странно сейчас было потому, что я ещё помнил тепло тела Мамбы и был избит так… Что моё почтение мурам… В чём-чём, а в мордобое они понимали.
Однако, мужское естество с готовностью откликнулось на плавные изгибы. Вроде бы получил ночью столько удовлетворения, казалось, не захочется ещё месяц. Как бы не так! Паразитические споры перенастроили организм на гормональный фон шестнадцатилетнего юноши, и с этим хочешь не хочешь, а нужно считаться.
Из-за того и самых разнообразных извращенцев в Улье дополна. Гормоны накатывают цунами, а сдерживающего фактора в виде карательных органов и общественной морали либо нет совсем, либо есть, но в исчезающе малых количествах. Я даже слышал версию, что душевнобольные и предрасположенные почему-то перерождаются меньше нормальных, а на выходе имеем то, что имеем — зашкаливающее количество моральных уродов. Но я всё же склоняюсь к версии, что мы, люди, думаем о себе и друг о друге намного лучше, чем того заслуживаем. Улей вытаскивает из человека всё, что дремало по тёмным углам сознания и боялось высунуться в условиях нормального цивилизованного общества. А при анархии, которая тут почти повсеместно твориться, даже у тех латентных, которые про себя сами ничего такого не знали, крышу рвёт со страшной силой. Если же помножить это на постоянный экстрим, адреналин и непрекращающиеся стрессы…
Вот взять, например, меня. Нужно думать, как выбраться из всей этой задницы, в которую я угодил, но мысли сейчас совсем не об этом. Сижу в обнимку с миловидной брюнеткой, которая через пару часов вполне может заурчать, и борюсь с разбушевавшимся либидо.
Кто мог напасть на хорошо вооружённую колонну муров? Неужели тут ещё есть кретины вроде меня, Брюнета и Мазая, которые без разведки и хорошего вооружения с наскока атакуют? Или это заражённые, которым просто хочется кушать?
Машина вильнула и остановилась, заставив меня больно приложиться затылком об стальную стенку сарая кунга. Двигатель продолжал работать на холостых оборотах.
— Скажи девочкам лечь на пол, — сказал я брюнетке, — Сейчас могут начать стрелять по нам.
Глаза моей собеседницы расширились от страха и удивления, но она сделала, как я её попросил. Надо сказать, что послушались совета далеко не все из них. Несколько чёрных куриц остались сидеть с независимым видом. Ну и Стикс с ними, пусть творят что хотят. Я им не отец родной, чтобы переживать за их здоровье и жизни. Сам же с кряхтением встал и подошёл к одной из бойниц.
Муры выглядели совсем не так, как те, с которыми мы схлестнулись у школы. Пиковые бестолково занимали позиции вокруг машин.
Всего около дюжины, все мужики, возраст неопределим, но на вид от двадцати до сорока. Разбились на двойки и тройки. Из общего у них был только однотипный камуфляж, ясно, что не только что с прилавка или со склада. У одного под кителем была тельняшка, а у другого красная футболка. У третьего вообще ничего
