позаботились о железнодорожном транспорте для труппы. Длинная колонна с цирком смогла добраться до тыла, уехать далеко за Москву. В вагонах – слоны, антилопы гну, клоуны, артисты и снаряжение (в том числе разобранная катапультная пушка, в собранном состоянии подбрасывавшая артистов под купол цирка, где они хватались за канат и, раскачиваясь, спускались по нему на арену). Сохранен был цирк, столь необходимый для поддержания морального духа трудящихся в тылу. Спасение артистов, животных, дрессировщиков «вытащило из болота отчаяния», в котором стала тонуть западная часть Советского Союза, надежду на победу над оккупантами. Запасы сена, морковь для слонов. В соответствии с точным расчетом по пути следования состава размещали тонны литров воды. Люди, благодаря которым транспортировка цирка в тыл стала возможна, спастись не смогли. Если бы их не окружили и не уничтожили враги, их бы всё равно расстреляли.
Почему я выбираю цирк в качестве темы для моих фильмов, но на дух не переношу нынешние цирковые гала-представления, устраиваемые между рождеством и новым годом, и не могу высидеть на них даже полчаса
Мне было четыре с половиной года. На лугу Бурхарди-Ангер: осенний цирк. На манеж вывозят гигантский аквариум на колесах. На наших глазах прозрачный контейнер наполняется водой. Из люков в бассейне возникают тюлени, плывут от одного борта к другому. Дрессировщица, с мигающей лампочкой на лбу и карманным фонариком в руке (он у нее вместо кнута, который был бы под водой бесполезен). Она приказывает тюленям выстроиться в ряд, они образуют построение, напоминающее строй самолетов, выполняющих упражнения в небе. Небо, вода, манеж – всё смешивается. Я не могу поручиться за точность показаний моих четырех‐с-половиной-летних глаз. Я «видел всё это своими ушами»: звук льющейся в бассейн воды, писки животных, когда они всплывали на поверхность и когда хватали рыбу, которую их «учительница плавания» держала в руках.
Аквариум, как я понял задним числом, был сделан из какого‐то пластика, потому что привезти на поляну, где разбили цирк, тяжелое стекло было бы невозможно. Он был в четыре раза выше, чем круто поднимающиеся зрительские ряды. Эту цифру я тоже выяснил задним числом, по воспоминаниям взрослых. В любом случае, вода наполняла цирк до самого купола. Тюлени и пловчиха, должно быть, исчезали в люках, прежде чем из аквариума с бульканьем сливали воду. Играл цирковой оркестр.
В этом и заключалось ВСЕМОГУЩЕСТВО ТОГО ДНЯ. Захватывающая смена стихий. Длинными зимними ночами я ношу в себе этот цирковой номер на воде, продолжавшийся от силы полчаса.
ПЯТНИЦА, 21 ДЕКАБРЯ 2018 ГОДА, ПО ПУТИ В ШВЕЙЦАРИЮ
Я еду в горы по скоростному шоссе Гармиш. На заднем сиденье автомобиля два чемодана и четыре сумки. Это мои бумаги: «Материалы».
Однако это материал не простой, это не просто вещи – это своенравная субстанция. Материал разговаривает со мной. Он говорит внутри меня, подсказывает, чем я должен разбавить его слишком сконцентрированную мысль, слишком плотный текст. «Лозунг» своего рода. В иных случаях этот «материал», перевозимый в чемоданах и сумках – как правило, это тексты на бумаге, – требует иллюстраций. В некоторых случаях было бы неплохо оставить его не отредактированным. Материал, который я везу с собой, пытается сохранить свой потенциал – остаться «неоформленным». Первозданным, словно широкие снежные просторы, не знающие следов человека и борозд лыжных трасс.
Отчего же я предпочитаю «собрание материалов» готовому продукту? Готовый продукт исключает предварительную работу, которую должен проделать читатель. Читатель как потребитель «произведений»? Нет! Читатель как производитель своего опыта! Мой отец был врачом и акушером. Cвою работу акушера он противопоставлял работе хирургов в районной больнице. Резать нужно лишь в крайнем случае, и лишь по исключительной необходимости. В случае разрыва промежности. Когда не обойтись без кесарева сечения. Поэтика «режет» только в крайнем случае.
Главную работу Вальтера Беньямина, эссе «Париж, столица XIX столетия», я прочитал давно и с интересом. Однако после этого я к ней больше не возвращался. За этим идеальным текстом последовали «Пассажи», собрание материалов по ключевым понятиям XIX века – железо, фотография, революция, мода, всемирные выставки. Более тысячи страниц. Чтение этой книги стимулирует мое любопытство. Мой помощник, д-р Комбринк, шутит: да вы читатель телефонных справочников! Только не начинайте писать телефонные книги. Впрочем, я и в самом деле с огромным интересом прочитал официальную телефонную книгу моего родного города Хальберштадта 1938 года издания. Мне бы не пришла в голову мысль выдумать такой каталог улиц и названий, в котором так подробно был бы запечатлен тесно связанный с моей жизнью еще не разрушенный мир. Собрание данных имеет значение лишь в качестве аутентичного материала. Я же описываю свечение засыпанного землей люминесцентного циферблата наручных часов, лежащих под развалинами отцовского дома, – они принадлежали мне: вещь, застывшая форма. Это антитеза «собранию материалов». С другой стороны, я бы никогда не стал противопоставлять такое «собрание» детективному роману или драме.
На вопрос, почему я не пишу романы, я отвечаю: то, что я пишу, – это романы. Роман в своей основе является собранием. Классические романы относятся к такой сфере общественной жизни, которая делает из них «материал» для современности. Меня завораживает именно тот факт, что их продолжают писать и дальше, их потенциал намного больше, нежели их аура. Бальзак, Флобер, Фонтане, Дёблин, Джойс, Пруст: став собраниями материала, романы требуют продолжения. У подножия этих гор – наш автомобиль под проливным дождем едет через альпийские долины – можно бы построить хижину, устроить сад камней.
В этом отношении поэтическое сродни строительной площадке. Не упорядоченная структура готового здания, а материал, участок под застройку, беспрепятственно передвигающаяся по площадке рабочая сила. Там, где я жил, – на Кайзерштрассе, 42 (этот адрес существовал в телефонной книге с 1929 года), на месте, где прошло мое детство, – руины моего дома. Мне бы понравился дом, в котором бомбы исчезали, не разрываясь, поэтический дом, который смог бы, как Феникс, возродиться из огня, в котором он сгорел.
Илл. 14. Мой отец в саду камней
О реформе календаря
Между нынешними Киргизией и Таджикистаном проходит обрамленная высокими горами узкая полоска земли, которая не была нанесена на карты в 1917 году и позже не была зарегистрирована никакими административными органами. Когда Советский Союз распался, эта полоса земли осталась ничьей. На ней находился православный монастырь; священнослужители спешно его покинули в начале перестройки. И лишь один монах остался в нем, чтобы охранять здание и продолжать работу.
На протяжении веков монастырь занимался церковным определением календарных дат, иными
