Ознакомительная версия. Доступно 37 страниц из 182
на минуту он оставил без присмотра свои вещи и вдруг заметил, что некий человек покидает баню с его рубашкой в руках. Федька голышом помчался за злоумышленником, настиг его было на Красной площади, но какие-то люди (очевидно, сообщники) вора «отбили» и догнать его не дали. В отчаянии Федька схватил и притащил к стоявшим на карауле у Спасских ворот солдатам одного свидетеля, посадского человека Устюжской полусотни Ваську Яковлева. Пострадавший почему-то был уверен в том, что тот должен был знать злоумышленников, но тяглец во всем «запирался». Тогда солдаты решили отвести этих двоих для разбирательства в Земский приказ на Красной площади[61].
В Земском приказе рассерженный полуголый Федька Тювкин и тяглец Васька Яковлев очутились в толпе просителей и приводных людей. Среди них были люди стольника князя Семена Никитича Урусова, которые привели туда тяглеца Семеновской слободы Ивашку Матвеева. Этот последний нанял у их господина огород возле стен Новоспасского монастыря, но против той записи «не устоял», то есть не выполнил условий найма, и теперь должен был либо заплатить долг, либо оказаться в тюрьме[62].
Вечером московские улицы пустели. Когда стало смеркаться («во втором часу ночи», то есть в восьмом часу вечера), стоявшие на карауле у Красного крыльца солдаты задержали «жонку пьяную», буянившую возле Ивановской колокольни (в записи причина ее задержания была обозначена так: «в сумазбродстве»). На допросе она про себя рассказала, что зовут ее Матреной, живет она в Замоскворечье, в Голутвенной слободе (так как является вдовой тяглеца той слободы Ивашки Зотова); днем пришла она из своей слободы в «город» (то есть Кремль) «в собор Богу молитца» (вероятно, за упокой души царицы Натальи), а что с ней случилось потом, уточнить затруднилась[63]. Солдаты отправили ее для разбирательства в Патриарший разрядный приказ (видимо, заподозрив в проституции). Примерно в этот же час дежурившие возле Варварских ворот солдаты задержали дворцового крестьянина Мишку Тимофеева, который, засидевшись в каком-то кабаке за пределами Китай-города, не успел вернуться до закрытия ворот на ночь и теперь умолял его пропустить, так как «хотел лечь спать близ Варварских ворот» (видимо, в одной из печур Китайгородской стены)[64].
Этот день, который складывался из сотен и даже тысяч таких случаев (из которых лишь некоторые оказались запечатлены в документах), никогда бы не попал «под лупу» современного исследователя и читателя, если бы в этом калейдоскопе любопытных, но в целом ничем не примечательных событий не оказался один чрезвычайно важный по своему историческому значению эпизод. Именно вечером этого дня в Москву незаметно вернулся из полуторагодового путешествия по западноевропейским странам царь Петр Алексеевич[65].
Конечно, скорого возвращения государя ожидали[66], но никто не мог знать точный день и час его прибытия. В письме, написанном на следующий день после возвращения (26 августа 1698 г.), находившийся в составе царской свиты Петр Лефорт (племянник знаменитого царского фаворита Франца Лефорта, формального главы Великого посольства) писал отцу в Женеву, что столь внезапное появление Петра I в Москве вечером 25 августа «стало причиной всеобщего удивления»[67]. Как известно, царь путешествовал в составе своего посольства инкогнито, скрываясь под именем «урядника Петра Михайлова». «Принятое при отъезде инкогнито было, таким образом, сохранено и при возвращении. Нельзя было устраивать встречи и посольству, так как возвращалось не посольство в его полном составе, а только некоторые немногие лица из состава посольства, и притом возвращались, так сказать, неофициально» – так выдающийся историк-петровед М. М. Богословский объяснял, почему такое важное событие оказалось практически незамеченным (с точки зрения официальных документов)[68].
Впрочем, сам эксцентричный царь немало поспособствовал тому, что его возвращение оказалось окутано легкой завесой таинственности (возможно, он даже создавал ее намеренно). Всю ночь с 24 на 25 августа царский кортеж провел в пути, продвигаясь по Смоленской дороге. Утром 25 августа 1698 г. была остановка, завтрак и отдых в селе Никольском под Вязьмой, а затем вновь безостановочный путь до подмосковного села Фили, где была получасовая остановка. Как писал уже упомянутый Петр Лефорт своему отцу, «не могу вам рассказать о тех тяготах, которые мы перенесли в дороге»[69]. Подъехав, таким образом, к Москве «в вечерни», государь не пожелал остановиться на ночь, например, в тех же Филях, чтобы предупредить о своем возвращении; он не хотел никаких церемоний, а в тот же вечер поехал по московским улочкам провожать «великих послов» – сперва Ф. А. Головина до его усадьбы в Белом городе на Кулишках (современный адрес – Подколокольный пер., д. 16, стр. 5[70]), а затем Франца Лефорта в Немецкую слободу. При этом Петр соизволил объехать стороной находившиеся по пути царские палаты в Кремле, где жила его супруга царица Евдокия вместе с его первенцем, восьмилетним сыном Алексеем. Оказавшись в Немецкой слободе, царь посетил несколько «знатных домов», в частности дом генерала Патрика Гордона, которого, впрочем, не застал, так как шотландец в тот момент находился в своей деревне под Тулой[71]. Наведался государь и в дом своей любовницы Анны Монс, а остаток вечера провел во дворце Лефорта. Ночевать Петр отправился в расположенное неподалеку подмосковное село Преображенское, в котором вырос и где находилась его неофициальная резиденция[72].
Пока царь перемещался по Москве, посещая различные дома, весть о его возвращении с быстротой молнии распространялась по Москве. Подполковник Ливингстон в тот же вечер написал и отправил Гордону письмо, получив которое генерал записал в своем дневнике: «Около одиннадцати часов я получил письмо от подполковника Ливингстона, датированное 25 августа, с вестью, что Его Величество прибыл в Москву в тот самый день и уже побывал у меня дома, справляясь обо мне. Посему я велел спешить с подготовкой к моему раннему отъезду завтра»[73].
Утром следующего дня, 26 августа 1698 г., все лица, принимавшие участие в управлении Московским государством, отправились в Преображенское. Их встреча с царем была отмечена действием, которое всех шокировало: Петр I держал в руках ножницы, которыми собственноручно отрезал у бояр и прочих представителей элиты московского общества их холеные длинные бороды.
2. Точка бифуркации русской истории?
Брадобритие в Преображенском 26 августа 1698 г. до сегодняшнего дня остается одним из наиболее важных символов эпохи Петра I. В нем оказался сфокусирован целый кластер идей и смыслов, составивших матрицу для осмысления и понимания механики петровского культурного переворота: увлеченный внешним благолепием западноевропейской жизни московский царь, вернувшийся в свой убогий дом, – первопричина и главный (если не единственный) инженер и двигатель культурной
Ознакомительная версия. Доступно 37 страниц из 182
