— Да, он герой — только не драмы, — сказала Розе Кейт, — а мелодрамы.
Роза взглянула на лист в руке подруги. Это была первая страница списка ее свадебных подарков, среди которых значились кастрюли, коврики для ванной и кофеварки-эспрессо.
— Мелодрамы я готова смотреть хоть каждый день, — отшутилась Роза.
Сидя на скамье рядом с ненужным обедом, она думала, что теперь так не сказала бы. Джош вызывал зависимость, и когда он ушел, она сразу почувствовала, как ей недостает мрачного обаяния этой зависимости, недостает напряжения и ощущения, что она живет на постоянном всплеске адреналина. Час за часом, день за днем из ее вен выводился порабощающий наркотик Джоша, оставив если не сожаления, то явную дезориентацию, чувство потери, словно она всецело утратила свою прежнюю личность, которую вырастила в себе, и вдобавок этот опыт изменил ее настолько, что вернуть прошлое было уже невозможно.
Роза бросила взгляд на соседку по скамье. Девушка в сером плаще закончила разговор по мобильнику и теперь читала греческую газету. Роза брезгливо взяла со скамьи свою лепешку и поднялась. Она донесла неудавшийся обед до ближайшей урны и целеустремленно направилась на юг, к Шафтсбери-авеню.
* * *
Рассел висел на телефоне. Актер, обладавший универсальным голосом и полным отсутствием ответственности, особенно если хорошо оплачиваемую работу он считал ниже своего достоинства, пространно объяснял, почему он уже второй раз не явился к назначенному часу в студию на озвучивание мультяшного тигра — символа крупной страховой компании.
— Сожалею, — периодически вклинивался в его монолог Рассел. — Но это бессмысленно. Нет смысла тратить время, если вы не хотите хотя бы попытаться приложить усилия.
Дверь кабинета Рассела была открыта. За дверью, в тесной приемной, обстановка которой состояла из плетеных диванов и номеров «Прожектора» и «Сцены», бессменная помощница Рассела, Мейв, управляла агентством с помощью компьютера, за престарелый возраст прозванного ею Прототипом. Рассел предпочитал, чтобы Мейв слышала его разговоры. Ему нравилось, что его сдержанности, непоколебимой, несмотря на частые провокации, всегда есть свидетель.
— Сожалею, Грегори, — снова сказал Рассел, — но мне придется подыскать им кого-нибудь другого. Хорошо еще, что они вообще согласились на это.
В уличную дверь позвонили: этот дребезжащий звонок, как и свой старый ковер, Рассел ни в какую не соглашался сменить.
— Сожалею, но работу вы проворонили.
— А, это ты! — послышался радостный голос Мейв, разговаривающей по домофону. — Поднимайся!
Рассел прикрыл микрофон трубки ладонью. Его сердце дрогнуло.
— Кто там, Мейв? Эди?
В дверях на миг возникло лицо Мейв.
— Нет, — одними губами выговорила она, — Роза.
Рассел убрал руку с микрофона.
— Идите и подумайте, Грег. Хорошенько подумайте, на что вы будете жить, пока вас не заметит Энтони Мингелла[1]— А потом мы снова поговорим. — Он отодвинул трубку от уха, еще несколько секунд послушал оскорбленный голос Грегори и мягко положил трубку на рычаг.
С последнего лестничного пролета донеслись шаги.
Он услышал, как Мейв отпирает дверь.
— Какой цвет! Яркий, сочный, никому, кроме тебя…
— Никому, кроме меня, — перебила Роза, — не пришло бы в голову покупать его вместо практичного черного.
— А меня от черного воротит, — призналась Мейв. — По-моему, только для жуков и годится…
Роза появилась на пороге отцовского кабинета.
— Папа?..
Он поднялся и наклонился над столом, чтобы поцеловать ее.
— Приятный сюрприз.
— Да просто проходила мимо…
— В обеденный перерыв.
— Ну да… Вообще-то я не хочу есть.
— Даже если я угощаю? — уточнил Рассел.
Она смотрела в пол, ее плечи поникли. Внезапно она выпрямила спину, откинула волосы со лба и одарила его знакомой широкой улыбкой.
— Было бы здорово. Потому что… словом, мне надо кое о чем тебя попросить.
Рассел взглянул на нее поверх очков для чтения:
— Правда?
— Да. Пожалуйста, — и она снова улыбнулась, — папочка.
Роза перевела взгляд на отцовскую тарелку. Ее собственная уже опустела, а он не съел и половины порции ньокки[2].
Она вопросительно занесла вилку:
— Можно?
Рассел слегка подтолкнул к ней тарелку:
— Угощайся.
Роза подцепила сразу два штуки и отправила в рот.
Прожевывая их, она продолжала:
Я на самом деле не переживаю насчет новой работы Мне нет дела до того, что думает обо мне Билл Мортон, я точно знаю, что работала хорошо. Знаю, и все.
— Хм-м… — Рассел заказал бутылку вина и теперь гадал, не им ли вызвано мимолетное и непрочное чувство уверенности, которым щеголяла его дочь.
— К тому же платили там гроши, — продолжала Роза, накалывая на вилку еще ньокки. — У меня полно друзей, которые уже сейчас зарабатывают больше двадцатки.
— А ты когда-нибудь пыталась прикинуть, — спросил Рассел, — сколько тебе требуется зарабатывать?
Роза перестала жевать, быстро взглянула на него в упор и отвела взгляд.
— Нет.
— Неужели ты никогда не думала…
— А ты? — напористо перебила Роза. — Ты думал? В моем возрасте?
— Я был женат…
— И что?
— Две зарплаты…
— И младенец. — Роза фыркнула. — На младенца я согласна.
Рассел поменял местами тарелки, поставив перед собой пустую Розину. Она нахмурилась.
— Столько я не съем…
— Роза, я выслушал тебя, — заговорил Рассел. — Я слушал терпеливо и внимательно и совершенно согласен с тобой, что Билл Мортон — посредственный начальник, о чем говорят его поступки. Но ты проработала у него восемь месяцев. Он вовсе не обязан выплачивать тебе пенсию и дарить золотые часы.
Она промолчала. Ей казалось, она опять ведет себя так, как решила больше никогда не вести с родителями. В собственном голосе она различала скулящие и умоляющие нотки, которые напомнили ей, как по вечерам в семь, девять и одиннадцать лет она негодовала и усердно молилась, прося осиротить ее. Она с трудом сглотнула, прогоняя горечь.
— С тобой обошлись отвратительно и несправедливо, — продолжал Рассел, представляя, что его слушает Эди, — тебя уволили ни за что ни про что, превратили в козла отпущения. Но это была всего лишь работа, верно? Не призвание, даже не карьера.
