с моих губ.
Сердце в груди колотилось будто заведённая игрушка, без умолку, без остановок, неумолимо причиняя боль.
Глаза молодого мужчины расширились, лицо вытянулось, а губы сжались в тонкую линию.
— Как ты можешь судить о человеке, орудуя при этом только слухами и доводами? — уголки его губ дрогнули вверх, выдавая горькую усмешку. — Подобное поведение выдаёт в тебе дилетанта.
— Ну так давай, ударь меня! — я сделала решительный шаг вперёд, сократив между нами расстояние. — Ты же хочешь. Это в твоей природе! Чудовище.
Резким движением сильная рука впечатала меня в стену, а ярко-голубые глаза, сверкали холодной злобой. Мужчина наклонился ко мне так, что наши лица почти соприкасались, я чувствовала от него до безумия приятный запах парфюма.
— Я никогда не ударю женщину, — от его холодного тона по коже побежали мурашки, — не вынуждай быть с тобой грубым. Я этого не хочу.
— От чего же, — улыбнулась я, борясь с лёгкой дрожью, — я же одна из тех, кого ты ненавидишь.
Мужчина сократил между нами расстояние до минимума и прошептал мне на ухо, тяжело выдохнув мне в шею:
— Я не сужу книгу по обложке.
И только после того, как он отстранился, я поняла, что вторая его рука была заведена за мой затылок, чтобы исключить соприкосновение моего затылка со стеной.
Мужчина сверкнул холодными ярко-голубыми глазами и молча развернувшись, зашагал по коридору прочь.
Прикусив губу, я захлопнула за собой дверь, борясь с гневом.
Кем он себя возомнил, что что может просто так врываться в комнату, которую назвал моей?
Я упала на кровать, уткнувшись лицом в подушку.
— Чёртов убийца, — процедила я сквозь зубы.
Он сын главы одной из самых влиятельных семей мафии. Ничего о нём не знаю? Семья Маровых осыпала улицы трупами, если кто-то вставал у них на пути и после этого он смеет говорить, чтобы я не судила человека, орудуя только доводами?
Я заколотила по подушке кулаками, чтобы хоть как-то выплеснуть гнев, что нарастал с новой силой. Впервые я оказалась в ситуации, когда приходилось прятаться под крылом врага и это выводило из себя так, что аж тошно становилось.
И тут моё внимание привлёк еле слышный звук приятной мелодии, доносившийся откуда-то из-за двери. Он был тихим, будто звучал далеко.
Я встала с кровати и прислушалась: звучала скрипка, протяжно, ласково и так печально, будто у неё была душа, и в тот момент она плакала.
На мгновение я замерла возле двери, борясь с любопытством, но очарование мелодией взяло надо мной верх, и я вышла из комнаты.
Музыка вела меня по длинному коридору с высокими потолками, с которых вниз стремились большие хрустальные люстры, переливавшиеся в мягком желтоватом свете лампочек всеми цветами радуги. Нежное звучание становилось всё громче, пока длинный коридор не упёрся в большие деревянные двери, одна из которых была слегка приоткрыта. Я легонько потянула за дверную ручку и дверь бесшумно продалась, позволяя мне, подобно призраку, проникнуть внутрь большой комнаты.
Он стоял ко мне спиной: идеальная осанка, будто одна из натянутых струн той самой скрипки, которую он так ласково держал на плече, придерживая подбородком. Проворные тонкие пальцы бегали по натянутым нитям, а смычок выписывал лёгкие пируэты, заставляя изящную диву петь, петь так, что внутри меня всё дорожало и трепетало от волнения и восторга перед тонкой красотой. Чёрные свободные брюки сидели на мужчине, идеально, тонкая футболка натягивалась, подчёркивая красоту прекрасно слаженной спины.
Я смотрела на него, прикусив губу и не могла оторвать взгляд наблюдая за тем, как на руках молодого мужчины играют мускулы, настолько это было завораживающе.
Музыка смолкла и тишина, которую она за собой повлекла резко ударила по ушам.
— Следишь за мной? — голос звучал спокойно, в нем не осталось и тени былого холода и неприязни.
— Я услышала твою игру, — почему-то стало неловко, будто я вверглась во что-то слишком личное или даже интимное, — это было красиво.
— Неужели такое чудовище, как я, мог уметь что-то подобное? — голубые глаза испытывающе смотрели на меня, но в них не было ни злости, ни ненависти. — Вероятно, ты так думаешь?
Я промолчала, сделав вид, что не услышала его колкостей, любуясь изящной скрипкой из темного дерева в его руках.
— Я не выбирал такую жизнь, — молодой мужчина тяжело вздохнул, проведя кончиками пальцев по лакированному каркасу, — я хотел жить свободно. Как обычный человек. Я хотел учить детей музыке. Работать в школе.
Тяжело представить сына главы мафии обычным, рядовым учителем.
— Тогда почему…
— Долг, — отрезал он, — раньше группировкой "Буэр" занимался старший брат моего отца, но после его смерти борозды правления пришлось принять младшему брату. Отец нуждался в доверенном помощнике.
— И на его роль выбрал собственного сына, — подвела черту я.
— Я был единственным, кому он полностью доверял.
— Но ты же мог отказаться!
Мужчина поднял на меня взгляд полный одиночества и боли, а затем его губы растянулись в краткой улыбке.
В тот самый момент он казался таким… надломленным, что шло в абсолютный разрез с тем, какими должны были быть лидеры мафии.
— Извини, — выдохнул он, складывая скрипку в футляр, — я должен был сказать, что мне нужно было забрать одну вещь из твоей комнаты, а не врываться туда, пока тебя не было. Я не подумал о том, что своими действиями лишу тебя ощущения безопасности.
Его слова повергли меня в шок.
— Я разозлилась, потому что думала будто ключ от этой комнаты только у меня.
Мужчина засунул руку в карман и спустя мгновение раскрыл передо мною ладонь, в которой лежали винтажные часы на цепочке.
— Когда — то давно мне подарил их друг. Без них чувствую себя не в своей тарелке. Это единственное, что мне нужно было в твоей комнате. Я забыл их, когда помогал переносить вещи.
От такого внезапного откровения мне стало не по себе.
— И ты прости, — выдохнула я, — не стоило судить книгу по обложке.
Мужчина еле слышно рассмеялся и в тот момент на его лице появилась по-настоящему искренняя и добрая улыбка.
— Возможно, ты уже знаешь моё имя, но я все же представлюсь. Амина.
Мужчина тихо защёлкнул замок футляра.
— Егор, — он посмотрел на меня из-под опущенных ресниц, — Егор Маров.
Глава 4. Первая жертва?
Открыв глаза, я осознала, что нахожусь в своей комнате. На прикроватной тумбочке всё так же горел ночник, и полная, давящая на уши тишина заполнила всё пространство вокруг.
— Прости, — всплыл в памяти мягкий голос и сердце в моей груди отчаянно сжалось, будто боясь, что ему
