Я удивленно поднимаю брови, Леша смеется.
– Нет, не то, что ты подумала. Они меня обеспечивают, но и работать я должен.
Сложно все, и я даже не собираюсь в это вникать.
– И ты решил приготовить сырники перед тем, как уйти на работу?
– Ага, – улыбнулся Лёша, – хотел сделать Кире приятное.
Где-то глубоко внутри кольнуло. Блин, нельзя завидовать! Это нехорошо! И никакой пользы от этого чувства нет – оно только разъедает сознание. Ненароком можно свернуть не на ту тропу, двигаясь за кем-то, повторяя его движения. Я верю, что у каждого своя судьба и каждому уготована своя безумная любовь, поэтому нельзя смотреть на чужого мужчину, пусть он и красив, и добр, и умен.
– Ой, извини, я испортила твой сюрприз. – Я виновато поджимаю губы.
– М-м-м, – протянул Лёша, – как вкусно пахнет. Если бы не ты, то эта смесь отправилась бы в мусорку. У меня бы не получилось. А так хоть сырники все-таки окажутся на столе.
Я заботливо перевернула каждый сырничек. Они не успели сильно поджариться, но уже позолотели. Теперь у меня на сковородке шесть маленьких солнышек – отличное начало дня…
– Лёха, только не говори, что сегодня пятница! Твои кулинарные эксперименты вновь воняют на всю квартиру!
Беру свои слова обратно, это не отличное начало, и день, похоже, будет и того хуже. На кухню вразвалочку входит высокий парень. Вчера я плохо его рассмотрела, помешал испуг. И хотя при виде него я невольно сжалась, все же смогла ненавязчиво окинуть его взглядом.
Он выше Леши сантиметров на пятнадцать – не меньше. Сейчас на голове полный беспорядок, хотя я почти уверена, что его прическа называется Гитлерюген. Бока короткие, а основная масса волос должна быть зачесана вверх, набок, назад – тут уж кому как больше нравится. Сейчас же вся копна падает на его лицо. Но даже так можно увидеть, что глаза у него темно-карие, почти чёрные. Он недовольно взирает ими на меня и Лёшу.
У его носа вогнутая спинка и крупный закруглённый кончик. Его он сейчас очень усердно морщит, словно аромат сырников вызывает у него рвотные позывы. Подвижные брови и губы скорчены в гримасе неприязни.
– О, пардон, Леха, – парень останавливается, замечая меня у плиты, – ты ещё кто?
– Яр! – резко отвечает Леша. – Не прикидывайся! Я ведь знаю, что ты вчера не был пьян, поэтому всё прекрасно помнишь!
– А, так это твоя заморская принцесса? – Он сделал в воздухе кавычки. – Не ожидал от тебя, брат, не ожидал.
– Это не Кира, – выдохнул Лёша. – Это Ася, её подруга. Не заставляй меня повторять, Яр. Я тебе вчера уже объяснил ситуацию Аси. Отнесись к этому с пониманием. Хотя бы раз подумай не только о себе.
– А, – продолжает ехидничать Яр, садясь на барный стул, – так это она? Ну мало ли, может, пока я спал, ты успел ещё кого-то подобрать? Лёх, честное слово, ты меня удивляешь. Я терпеливо относился, когда ты приносил котят там или щенят. Но девушек… мы ведь не можем налить ей молока, пока выставляем объявление о том, что она ищет новый дом?
– Что? Это я бездомная? – вспыхиваю я, затем бледнею.
– Яр, твою мать, что с тобой? – рычит Лёша. – Ася, не обращай на него внимания! У него кретинизм обострился! Яр! Чтобы больше я такого не слышал!
– И что ты сделаешь? А? – хмыкает он, ничуть не раскаиваясь. – Позвонишь моим родителям? Ага, давай. Потом не забудь рассказать, что в этой квартире теперь обитают две деревенские девушки.
Он так довольно скалится, будто победил. Я испуганно посмотрела на Лёшу. У него будут проблемы из-за меня? Я открыла рот, чтобы спросить об этом и сказать, что сегодня же исчезну.
– Даже не думай, – обращается он ко мне, видимо, прочитав всё по моему лицу. – Мне пора на работу. Но я хочу видеть тебя здесь, когда вернусь. Дождись меня, хорошо? А его не слушай. Вот. – Он протянул мне ключи, лежавшие на столешнице. – Можете погулять немного с Кирой, посмотреть город. Только не уходи никуда. Договорились?
Я киваю, а Лёша еще раз бросает строгий взгляд на Яра, получая в ответ лишь кривую ухмылку, разворачивается и движется к выходу.
– Во сколько? – спрашиваю я, быстро выбежав за ним в прихожую. – Во сколько ты придёшь с работы?
– В шесть. Дождись.
– Хорошо.
Мне приходится вернуться на кухню, чтобы дожарить сырники. Я беру один из тех, что уже немного стыли, откусываю. М-м-м, совсем неплохо. И творог вкусный, хотя жуётся он с трудом из-за кома в горле.
– Хочешь? – спрашиваю я парня, дрожащим голосом. Мама учила меня быть вежливой даже с теми, кто выказывает явное недоброжелательство.
– Я не завтракаю, – кривится Яр, смотря на тарелку с сырниками. – Кофе мне налей.
Я сжимаю зубы, проглатывая раздражение. Мне ведь нужно с ним поладить – кто знает, сколько я здесь пробуду? Я беру чашку, наливаю кофе из кофемашинки.
– Какая услужливая, – фыркает он. – Даже не думай подмазываться ко мне. Я тебе не добренький Лёшик, понятно?
Я вновь поворачиваюсь к сковороде, закусываю губу, чувствуя, как глаза уже щиплют слёзы.
– Вот только не надо строить из себя оскорблённую невинность! – начинает злиться Яр. – Приехала тут! Что? Все должны встречать тебя с распростёртыми объятиями? Здесь таких деревенских клуш навалом.
Ничего другого я и не ожидала от богатенького мальчика-мажора. Обидно не то слово. Я чаще моргаю, чтобы удержаться и не пасть в его глазах ещё ниже.
Я быстро скидываю последний сырник со сковородки, ставлю её в раковину, не обращая внимания на клубы пара, появившиеся от столкновения горячего металла и холодной воды.
– Сумасшедшая, что ли? – Рычит возле моего уха Яр, выхватывая шипящую сковороду из моих рук. – Я не собираюсь отвечать за твои травмы! У нас есть посудомоечная машина!
Он отталкивает меня, чтобы добраться до техники, встроенной в нижний шкаф, открывает машинку, закидывает туда сковородку, после чего со всей силы захлопывает. Я наблюдаю за ним сквозь пелену непролитых слёз. Как только он вновь смотрит на меня, поворачиваюсь, быстро обхожу островок барных стоек, чтобы скрыться в комнате.
Я плачу словно маленький ребёнок, размазывая сопли по лицу. Прошли всего сутки после того, как я с радостью выпорхнула из родительского гнезда, и уже была бы не против вернуться обратно.
– Нет! – хриплю я. – Нет! Я не буду звонить маме!
Рассказать маме, попросив у неё помощи – это равносильно признанию того, что сама я ничего не могу. Мама не станет мне помогать, она просто заберёт меня домой. И навсегда останусь под её мягким крылышком. Осознание этого не даёт мне сдаться – я отбрасываю от себя телефон, затем делаю глубокий вдох, вытирая слёзы ладошками.
Ася Баброва не сдастся!
Папа всегда говорил, что бобры не только добры, но ещё и сильны!
