побери, ты что не видишь, это же все чушь, бутафория! — Воскликнула Яна. — Те самые текстуры. Вот этот коридор например, он кусок нашего служебного здания, только с искажениями, как будто его в доимперские времена еще ремонтировали сто лет назад, и бассейна у нас никогда никакого не было, тем более такого ненормального. Зал с колоннами это вообще из другой оперы, как будто в старую Европу попали. Это липа все, Курт. Очевидная липа.
— А я вот в этом не настолько уверен. Особенно после того, как мы проломили стенку колодца в помещении с бассейном. Именно в этот момент до меня дошло, что мы не в компьютерной игре застряли и стало понятно какой ерундой мы занимаемся. Плохо, что я не понял этого еще раньше, — пояснил самокритично Курт, входя в помещение с водоемом. — Мозги замерзли наверное, обычно я посообразительнее. Не сильно, но все же.
— И что бы поменялось, открой ты для себя это раньше? Купание отменил бы? Ты же за артефактами нырял, очевидно, — продолжила гнуть скептическую линию спутница.
— Очевидно да. Так что нет, не отменил бы. Но тогда, для начала, я бы не стал спешить со спуском оттуда, — Курт ткнул рукой в сторону потолка. — Там ведь разрушения, Яна. Большие разрушения. Там дыра. Даже несколько дыр. И сквозь эти дыры сюда по всей видимости пролезла уработанная нами медуза-стрелок. А если что-то пришло оттуда, что может помешать пройти туда?
* * *
Вопреки мнению Яны о бутафории лед в чаше бассейна никуда не пропал после их ухода и таять не торопился, да и само помещение все еще ощущалось как большой морозильник. По прежнему влажная одежда на Курте даже похрустывать начала, а по памятной лестнице на вышку пришлось взбираться, защищая руки чем придется от холодных перекладин.
Но это и стало, пожалуй, самой большой сложностью при подъеме, не считая багра, от которого Курт не пожелал отказываться категорически. И не пожелал совершенно верно, как показал их дальнейший путь.
Предположение о наличии прохода оказалось верным на все сто, но добраться до дыры в потолке без такой приспособы с крюком, которым Курт надежно зацепился за свисающие лохмотья арматуры, вряд ли бы получилось.
Через пол часамучений, когда они все перемазавшиеся в бетонной пыли, выбрались сквозь пробитое отверстие на следующий этаж, то оказалось, что находятся они в полной темноте.
Курт, в который раз использовав свежеобретенный артефакт в качестве банального фонаря, обнаружил, что вариантов выбора для дальнейшего продвижения им не оставили. С одной стороны короткий кусок коридора, в котором они оказались, обрывался месивом обрушенных строительных конструкций, частично нависающих над их импровизированным лазом, а с другой стороны их снова ждала двустворчатая дверь.
И пафосная, узнаваемая стилистика этой двери с позолотой и элементами красного дерева наводила на некоторые догадки.
Не став оттягивать неизбежное, Курт продавил вниз натертую медную ручку, и, потянув на себя створку, они оказались в виденной уже ранее аудитории британского университета, но в нижней ее части.
Дверь, через которую они вошли, располагалась сбоку от подиума с трибуной преподавателя.
За исключением этого обстоятельства, само место не претерпело, на неискушенный взгляд Курта, почти никаких изменений с их предыдущего посещения. Однако еще одной немаловажной деталью оказалось отсутствие прохода, через который они смотрели на полукруглый зал в прошлый раз. За рядами кресел уходящих вверх просматривалась глухая стена — выход в коридор просто исчез.
Зато с нового ракурса открылся вид на глубокую нишу, уводящую под ученические трибуны, а так же указующую стрелку и надпись «Laboratory room» на стене. В глубине ниши просматривалась очередная дверь, на этот раз стеклянная, вероятно ради разнообразия.
Курт переглянулся с Яной и двинулся вперед. И события, каковыми их повадились встречать местные достопримечательности, привычно не заставили себя ждать.
Раздался негромкий треск крошащегося гипса и позабытые сейчас, но виденные еще в прошлый раз в нишах, каменные львы перестали быть простыми статуями. В глазах их заплясали злые синие огни и ближайший, не став терять времени, прыгнул прямо на Курта!
Курт испуганно дернулся в сторону и в этот момент сквозь ткань кармана вновь ощутил ледяное касание своей находки.
Вот только на этот раз, лед ее не остановился на крохотном уколе, но будто хлынул по венам в единое мгновение охватывая все тело и останавливая в нем всякое движение. Курт, в одно мгновение, сам превратился в живую статую, понял, что и пальцем пошевелить не может! Да что-там пальцы, даже глаза смотрели в одну точку, и лишь рассудок продолжал работать четко и ясно, в ожидании неизбежного удара!
Однако удара не последовало.
С некоторым удивлением Курт осознал, что сковавший его тело холод им одним совершенно не ограничился, и мир вокруг, включая и летящее на него порождение сумасшедшего скульптора, и Яну, и даже пылинки в воздухе — все замерли, зависли покорные охватившей их незримой силе, и лишь бьется пульсирующим набатом, перетянутой струной, сгусток холода словно бы уже и не в его кармане, а просто где-то внутри него, отсчитывая непонятные мгновения.
Много или мало их осталось? Курт понятия не имел. Но тело слушалось и не слушалось одновременно. Полное ощущение, что контролируешь себя, но невозможно пошевелиться, словно в преграду уперся. Неимоверно медленным усилием, преодолевая это ледяное сопротивление, он смог слегка пошевелить глазными яблоками, изменив угол обзора. Лев кажется тоже чуть сместился в такт его стараниям, или нет? Непонятно. Но вот то, что пульсация артефакта изменилась, замедляя свой ритм, это факт.
И тогда Курт, припомнив читанные не раз инструкции по обращению с предметами подобного рода, попробовал потянутся к этой скрытой внутри жемчужины холодной пульсации, подстроится под ее ритм, взять его под свой контроль. Тан, Тан, Тан… Быстрее, тише Тан… И артефакт послушался, недовольно вначале но потом все дружелюбнее, как показалось Курту, покалывая его тающими морозными иглами, принял волю человека. А вместе с замедляющимся ритмом откликнулась на его потуги и реальность, ускоряя скорость своего бега.
И вот каменный лев уже не неподвижно завис в воздухе, словно бабочка в янтаре столетий, но вполне ощутимо движется, вытягивая вперед грубо вытесанные лапы, на которых вопреки здравому смыслу отрастают кривые каменные когти.
Но и сам Курт более не недвижимая статуя. Пусть медленно, ничем не быстрее всего остального мира, но движется тело сквозь сковывающую его силу. И движется послушно, разум, электрические импульсы бегущие в его мозге и нервных волокнах, не скованы или скованы недостаточно, чтобы это влияло на физиологическую способность контролировать тело.
Но с этими
