Вам, Александр Сергеевич, говорить, будто перед нами Онегин, но – нет. Не верю. Этот ваш бестолковый ученик не тянет даже на пародию. Видя такую унизительную метаморфозу: светского льва в раба – даже цельная личность Татьяна так путается, что произносит нечто вовсе несообразное: «…А счастье было так возможно, // Так близко!..» Полноте, княгиня Татьяна Дмитревна, о чем это вы? Какое счастье, с кем? С тем? С этим? Одинаково неблизко и так же невозможно!
Так что слова Ваши мы списываем на минутную слабость, романтическое эхо прежней Тани, умильный вздор времен фразы «до гроба ты хранитель мой…»
***
Что ж, Александр Сергеевич, такова плата за попытку оживить игрушку, в которой безнадежно сели батарейки. Да Вы и сами это видите: «И здесь героя моего… мы теперь оставим… Давно б (не правда ли?) пора!»
Правда! Давно пора.
«За сим расстанемся».
А вот просить у читателя прощения я, пожалуй, не стану. Если вы дочитали до этих строк, значит, играть в зануд было интересно и вам.
Приложение 1
P
Непросто вступать в полемику с великим Белинским. Даже если он пишет очевидную чепуху. Да мы и не решились бы. Но – после Писарева…Рискнем.
Начнем с навязшего в зубах хрестоматийного «энциклопедия русской жизни». И – то же подробнее: «В лице Онегина, Ленского и Татьяны Пушкин изобразил русское общество в одном из фазисов его образования, его развития, и с какою истиною, с какою верностью, как полно…» Вспомним про остраннение – и попытаемся воспринять сказанное буквально. То есть вообразим себе общество, состоящее по большей части из персонажей, подобных троим перечисленным – учитывая всё, что мы о них знаем. Ну как, читатель? Получилось у вас вывести из этой троицы декабристов, Чаадаева, Грибоедова?.. А Жуковского, Горчакова, Булгарина?.. А Александра и Николая Первых – с их окружением, включая Бенкендорфа? Вот именно…
А теперь доведем остраннение до предела. Пусть мы ничего не знаем про страну, о которой идет речь в «Онегине»: мы – с Марса. Что будет записано в нашей энциклопедии? Кроме прочего, вот что: Россия – страна атеистов. Жирные блины на некую «масленицу», как и «говение» дважды в год, и «венец», к которому повели девицу – это не разговор о религии, а ни о чем не говорящие штрихи. Ни в одном социальном слое этой страны нет привычки посещать какие бы то ни было религиозные мероприятия. Даже во время похорон. А слово «церковь», в которую зачем-то с пением повели тринадцатилетнюю крестьянку, выдаваемую насильно замуж, нам, марсианам, ровно ничего не говорит о религии этого народа.
Немного снижая градус редукции к абсурду, мы, тем не менее, вынуждены признать: ни в жизни Онегина, ни в жизни Ленского, ни даже в жизни Татьяны нет места для веры – в любых ее проявлениях. Считать таким проявлением восклицание «ты мне послан Богом», мы, разумеется, не можем. Клише есть клише. Вера – иное. А отсылки к эллинизму (как, например, «всевышняя воля Зевеса») мы и вовсе лучше пропустим.
Такое вот, Виссарион Григорьевич, получилось «точное и полное»изображение русского общества. А ведь мы взяли для примера лишь одну область жизни, не упоминая о многом и многом.
Но это – так сказать, стратегически. А что же с характерами? Онегина Белинский видит цельной, не меняющейся от главы к главе личностью. Притом личностью весьма интересной. «В душе его жила поэзия». Онегин Белинского очень умен, отлично образован, а если он эгоист, то исключительно «эгоист поневоле»: «Не натура, не страсть, не заблуждения сделали Онегина похожим на этот портрет [т.е. на образ из ХХII строфы седьмой главы.Я.Н.], а век». И – чуть ниже вдруг: «Онегин – …просто добрый малой, но при этом недюжинный человек». Аргументы, Виссарион Григорьевич, аргументы! Повторяя по два раза одну и ту же сентенцию, Вы никого не убедите. И уж вовсе непростительно Вам, литературному критику, забываться – и целыми страницами писать о героях литературных так, будто они – не плод фантазии их создателя, а люди из плоти и крови, забывая, что пишете Вы – о Пушкине.
Онегин, милостивый государь мой, точно портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков своего поколения, в полном их развитии.
И еще. Не знаю уж, пользовались ли Вы услугами редактора… Как прикажете оценивать подобные пассажи: «ВЛенском Пушкин изобразил характер, совершенно противоположный характеру Онегина, характер совершенно отвлеченный, совершенно чуждый действительности. Тогда это было совершенно новое явление». Даже если забыть о форме, сказанное здесь слишком упрощено, чтобы быть достойным пера большого критика, пишущего о великом поэте. Чуть ниже: «Ленский был… существо, доступное всему прекрасному, высокому, душа чистая и благородная». В общем, совершенно совершенная, да? Эх… Как всё у Вас просто.
Сказанное Белинским о Татьяне мы комментировать отказываемся. И из уважения к Пушкину, и из любви к его героине. Аргументов критик не приводит, а сентенции его, столь упрощенные и так далеки, на наш взгляд, от верного ви́дения, что никакое остраннение не нужно: все ясно и так. За что и просим прощения у уважаемого читателя.
Приложение 2
n
Признавая в Д.И. Писареве товарища по остраннённости, мы не можем не заявить: природа этого ви́дения у него и у нас различается кардинально! Если мы с самого начала договорились поиграть в зануд-рационалистов, то Дмитрию Ивановичу не до игр: у него всё всерьёз.
Разберем. Для этого достаточно нескольких коротких цитат.
«Онегин всем объелся, и от всего его тошнит».
«Онегин навсегда останется эмбрионом».
«Когда человек отрицает решительно всё, то это значит, что он не отрицает ровно ничего и что он даже ничего не знает и не понимает».
«Демонизм Онегина целиком сидит в его бумажнике».
«Ум его ничем не охлажден, он только совершенно не тронут и не развит».
«Каждый человек, способный трудиться, имеет право смотреть на Онегина с презрением».
Что объединяет эти и подобные им фрагменты? А вот извольте, есть подсказка от самого Писарева: «Ни Онегин, ни Пушкин не имеют понятия…» Вот так, через запятую! Различия между поэтом и его лирическим героем критик не проводит. В этом он далеко превзошел Белинского, какового сам же всячески…, в общем, остро критикует. («Белинский любит Онегина по недоразумению…» и т.п.).
Будь Евгений Онегин реальным человеком, мы бы, пожалуй, не стали спорить с сутью писаревских оценок его личности. Только это уже не имело бы отношения к литературной критике, а превратилось
