Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
Его матерью была негритянка; поэтому только героические подвиги его отца могли доставить ему равенство с его белыми братьями. Несмотря ни на что, все белые племена не щадили своими насмешками сына черной рабыни. Но Антара любил повторять: «Моя душа похожа на тела моих белых товарищей; мое тело похоже на их души». Для тех, кто не понимал, он добавлял: «Рождение сделало меня благородным лишь наполовину; мой меч доставил мне остальное». Всю жизнь Антара сражался со своими противниками, распространял стихи как о врагах, так и о друзьях, создавая рифмы на спине своего белого верблюда. Арабы почитали его как поэта, но никогда не питали к черному сыну рабыни ни дружбы, ни любви.
Антара взял за правило дарить первому встречному, пусть даже незнакомцу, все, что тому понравилось; он не считал принадлежащим себе то, что добывал своим мечом. Арабы, не любившие его, решили, однако, за его храбрость, мудрость и щедрость дать ему имя Антара эль-Хаки, «счастливый». Он отказался. «У меня есть враг, – заявил он, – пока я не найду его и не убью, не могу называться счастливым». – «Так убей его поскорей, потому что нам не терпится приветствовать тебя как Антару Счастливого». Поиски врага затянулись. День и ночь Антара прочесывал пустыню, расспрашивая всех, кого встречал, моля богов помочь ему совершить месть. Но трусливый враг уклонялся от встречи. Тогда Антара дал ему прозвище «убегающее счастье». Наконец боги сжалились над поэтом: он увидел на горизонте своего врага. Антара вздрогнул от радости. «Наконец, – подумал он, – мое заветное желание осуществится» – и приготовился к поединку. Противник, со своей стороны, тоже узнал его и искал спасения в единственном средстве, имеющемся у трусов: в бегстве. Но верблюд Антары разрушил его расчеты. Враг уже настигнут, уже занесено над его головой копье Антары. В этот момент враг оборачивается и кричит: «О, Антара! Подари мне твое оружие!» Не в силах отказать в просьбе, Антара бросает свое оружие к ногам врага и уезжает, чтобы «убегающее счастье» не пронзило его выпрошенным у него копьем.
Узнав, что произошло, несколько бедуинов стали хвалить врага за то, что тот великодушно оставил Антару живым и невредимым. Но большинство ругали черного человека с белой душой. Однако, когда наступил священный месяц, арабские женщины выткали большое черное покрывало, на котором местные мудрецы написали золотыми буквами имя вежливого поэта Антары. И приказали воинам повесить этот трофей у входа в храм богов, перед священным камнем Каабой. Что же касается Антары, он называл сам себя безумцем, что на языке древних народов является синонимом Антара-поэт.
В пустыне рассказывали множество историй такого рода. Речь всегда шла о героических поэтах, сражающихся с миром, который они покоряли силой своих песен. Они символизировали арабские добродетели.
Но ни один из них не мог сравниться гениальностью с царским сыном Имру аль-Кайсом ибн Худжром. Его жизнь является цепью приключений. Отец изгнал его из-за легкомысленного нрава, и он ушел вместе с друзьями в пустыню. Там он пел свои поэмы и был любим женщинами. Но клан Бану Ассад убил его отца, и ни один из братьев не захотел за того отомстить. И вот Имру аль-Кайс, проклятый сын, решил посвятить свою жизнь мести за отца. Десять, двадцать лет он без устали носился по пустыне во всех направлениях, сражаясь с Бану Ассад, и, наконец, обосновался в крепости еврея Самуила, а позднее попал ко двору византийского императора. Там ему воздали большие почести и назначили наместником в Палестину. Предположительно, он умер в Ангоре, отравленный императором, чью племянницу соблазнил. О его жизни и жизни его верного друга Самуила создан целый цикл романтических легенд. В частности, рассказывают, что, когда Имру аль-Кайс укрылся в цитадели Аблак, владении Самуила, его самым ценным имуществом были пять панцирей, делавшие его неуязвимым. Когда он отправился в Византию, хирский царь повелел еврею Самуилу отдать ему доспехи Имру аль-Кайса. Самуил аль эль-Уаффа, верный дружбе, решительно отказался и после эпического сражения был предан мучительной смерти. И сегодня еще бедуины помнят Самуила и Имру аль-Кайса.
Имру аль-Кайс, Антара, Тарафа и многие другие рыцари-поэты стали героями арабской истории. В них воплощается старая романтическая Аравия бедуинов, шатры, каменные идолы и кровная месть. Аравия была бедна, презираема людьми, она представляла собой лишь пустыню, дикость, варварство. Никто над ней не сжалился, никто не принимал в расчет. Один только бедуин любил свою страну, как ребенок любит мать. Он любил благородные сражения в пустыне, состязания поэтов, их бесчисленные песни во время долгих переходов. Стоит ли удивляться, что, когда Аравии был ниспослан посланец Бога, многие увидели в нем поэта?
Вокруг Аравии
Ираклий вторгся в Персию с большим войском. Он разгромил юного короля Косдру и убил много людей. А кроме того, он взял пятьдесят тысяч пленных и освободил многих христиан.
Саксонская хроника
Около 600 года нашей эры историю творили два могущественных государства, две великие державы – Персия и Византия. И та и другая имели богатое прошлое; оба постоянно находились в состоянии войны. Византия была Восточной Римской империей, наследницей римского величия и римского мира. Предшественницей Персии была империя Ахеменидов, некогда владычествовавшая над всей Азией, павшая под ударами меча великого македонянина, но после падения Рима вернувшаяся в ранг великих держав. Византия и Иран, Запад и Восток, христианство и культ огня: два мира, две культуры, две империи, противостоящие друг другу, совершенно чуждые одна другой. Мир между ними был невозможен.
Византия. Крепостные стены на Босфоре окружали ее дворцы и церкви. Но ее власть распространялась на всю Малую Азию, Сирию, Палестину, Египет, Северную Африку, греческие острова и Балканы. Византия была сильна, богата и горда; она была наследницей Рима. Правда, наследницей запоздавшей. В нее входили некогда побежденные народы, в ней царило римское право, и слово империи по-прежнему заставляло трепетать. Но сам император уже не был римлянином, императором былых времен. На берегах Босфора, за толстыми дворцовыми стенами лицо Рима было уже не тем. Вместе с новой религией установился и новый мир, не имевший ничего общего с Римом цезарей. «Я – римский император, повелитель римлян», – утверждал владыка Византии. Император без прошлого, правитель империи, лишенной древних корней. В Византии античный мир приобретал восточную окраску, и скоро римские формы скрылись под декором, незнакомым Западу.
Власть Византии распространялась на многие цивилизации. Малая Азия, Египет и Рим – все в равной мере простирались ниц перед ее троном. Троном крепким, на котором, однако, очень немногие занимавшие его
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
