по дому и любимой — тем более. Алексей взглянул на комнату, где находился Макаров, но оттуда уже долго не было слышно ничего.
Он медленно спустился в зал трактира… Там было пусто от посетителей. Лишь половой намывал столы, время от времени потирая слипающиеся глаза. Ночной покой, казалось, скоро овладеет каждым, но Алексей не сдавался…
Он сел за один из столов и махнул рукой половому, что ему ничего не нужно. Тот с поклоном ушёл на кухню, и всё снова стихло. Улетели и тревожные мысли. Теперь Алексей наполнился лишь воспоминаниями о любимой…
Улыбнувшись образу, который лелеял в памяти, он не заметил, как перед ним сел Макаров… Без парика, с распущенными волосами до плеч, одетый в светлый с узорами камзол, но не застёгнутый, словно надел наспех, тот долго смотрел в глаза. Алексей сел так же, как и он, уставившись гордо в ответ, и Макаров спокойно молвил:
— Да, это мой второй дом, и не секрет, хотя и не рассказываю никому о личном… Видите, потому вас и держат на службе, — говорил он серьёзно. — Вы всё видите, а язык за зубами держать умеете. Иначе, хлоп… Лучше б спали, как друг… Отдыхать полезно, чтобы куда не влезть…
Алексей молчал. Он всем видом давал понять, что не боится никаких взглядов, никаких слов, а Макарову это видно нравилось. Он сделал выразительный жест руками и кивнул:
— Незаменимых, конечно, нет, но Архаров Вас ценил. Я же заметил. Не подумайте! — сразу добавил он. — Не зову в тайную канцелярию!
— Мне не до Вашей канцелярии, — подтвердил Алексей.
— Рад, что хоть эти слова соизволили высказать, — колко выдал Макаров и хитро прищурился. — Я б Вам дал отставку… Но.
Выдержав паузу, он продолжил:
— Занимайтесь делами или… последним делом. Да только знаете ли Вы, что вместо отставки могут лишить титула и имения даже?
— В сей неспокойный век не без риска, — ответил Алексей. — Живы будем, не помрём.
— Разумеется, — засмеялся Макаров, но сразу стал серьёзнее. — Я бы всё же не советовал оставлять службу. Времена неспокойные… Вам бы покровителя.
— В Вашем лице? — принял удивлённый вид Алексей.
Макаров лишь улыбался, еле сдерживая себя, чтобы не смеяться. Выдержав паузу, он вздохнул:
— Пока расследуйте… Когда же вернётесь, обратите внимание на сестру Вашей супруги и жену друга… Имени не будем называть, — сделал он вновь выразительный жест руками. — Как бы в тайне тоже… Проследите, где она бывает. Мало ли.
Алексей рассмеялся с возмущением:
— Вы предлагаете мне следить за нею?!
Выдержав паузу, Макаров так и улыбался:
— Если это сделают другие, которые подозревают тем самым её в заговоре, помочь вряд ли смогу. Советую только. Скоро ею заняться хотят, а я могу заставить немного подождать… Думаю, у Вас дела сейчас поважнее, — намекал он, а улыбка с лица Алексея медленно исчезала.
Ничего не ответив, Алексей резко поднялся из-за стола. Он не замедлил уйти в свою комнату, откуда не вышел до утра. Спать он так и не смог, раздражённый ещё больше из-за слов Макарова и его взглядов… Намёки понимая, Алексей догадывался, что Александру хотят обвинить в чём-то, что не совершала, а Антона тем самым неизбежно обвинить вместе с нею, включив в цепочку заговорщиков и Николая, и его самого.
Не имея презрения к Макарову, который предупредил и будто выступает на стороне поддержки, Алексей всё равно был настороже. Не всё пока было ясно…
Когда же утром покидал с Антоном трактир, оглянулся на вышедшего из кухни с новой тарелкой еды Макарова. Тот, поправив треуголку на голове, чтобы лучше видеть из-под её полов, оглянулся в ответ. Прищуренный взгляд и лёгкая улыбка не имели злых порывов. Будто тепло исходило от них, а не злые планы…
— Чего он так смотрит? Чёрт, — хотел было сказать что-то Антон, как резкая головная боль не позволила.
Он схватился за голову, на миг застыв возле своего коня прежде, чем сесть верхом.
— Потом объясню. Уедем сначала подальше, — ответил Алексей, прекрасно понимая, почему у того болит голова. — Подали тебе вчера в чае что-то, чтоб спал.
Оглянувшись на окна трактира, где будто никто не смотрел, друзья скоро пришпорили коней в обоюдном желании быстрее оказаться в Москве…
Глава 9
Песен разных много
Сочинить уже успел,
И поверить сложно,
Про любовь же я не пел.
С вихрем гроз весенних,
С радостным цветением
Ты того не зная,
В жизнь мою вошла.
Всё, чем жил, убила,
В сердце нож пронзила,
Скрылась и забыла,
Навсегда ушла.
Вся душа в тревоге
Просит отыскать тебя.
Сердце бьёт и ноет,
Жить не сможет без тебя.
Сколько лет в разлуке
Суждено пройти, но знай,
Встреча наша будет,
Для меня ведь нет преград.
Укачивая своего двухмесячного малыша на руках, Софья вспоминала первую встречу с любимым, начало их любви и напевала самую первую песню, которую возлюбленный сочинил ей. Она пела, улыбаясь успокоившемуся сыну, а он будто смотрел и понимал…
Положив его в люльку, Софья оглянулась на вошедшую служанку, и та стала помогать одеваться, сообщив, что приехала с визитом сестра… Александра…
— Ты всё поёшь, — нежно прозвучал голос сестры, появившейся вдруг на пороге, и Софья сразу расцвела с ласковой улыбкой:
— Как я тебе рада! Я думала, ты уехала с Антоном!.. А я пою, да, — ласково взглянула она на сына в люльке, который начинал беспокоиться. — Это первая песня Алёшеньки мне.
— Димочке лучше? — вопросила та, встав рядом, а служанка, закончившая застёгивать платье Софьи, оставила их наедине.
— Может поедем вместе к мужьям в Москву? — спросила снова сестра. — Я освободилась пока от дел.
— Да, Димочке лучше. Мы так испугались, что у него вдруг жар, а сегодня будто и не бывало, — взяла сына на руки Софья и принялась укачивать.
— Бывает у детей такое. Ты же знаешь, — шепнула сестра, с облегчением вздохнув.
— Знаю, а всегда страшно, — улыбнулась Софья. — Смотри…. засыпает будто. Плохо спит с рождения.
Выдержав паузу, пока сын не закрыл глазки, Софья прошептала:
— Я ещё подождать хочу для уверенности… Если сыночек не будет болеть, поеду в Москву. Да и об Алёне всё думаю. Как она там? Как родила? Всё ли хорошо?… Ты получала письмо от Николя, что ему пришлось вернуться?
— Да, — вновь вздохнула Александра. — Только всё одно хочется скорее в Москву. Беспокоюсь.
— Накличешь, — строго взглянула Софья, а та прислушалась к доносившимся со двора звукам прибывшей кареты.
— Или ты ревнуешь?… Сомневаешься в Антоне? — стала предполагать Софья, положив уснувшего ребёнка в люльку рядом. — Сашенька?
Только Александра подошла к окну:
— Ты
