– Приятель, ты, точно дойдёшь? – голоса были довольно громкие, чтобы различить каждое слово.
– Да, спасибо.
– Не усни под дверью!
Загремел замок, спортивная машина умчалась обратно в город, и Анечка, не выключая в комнате свет, бросилась на супружескую кровать прямо в платье, которое она до сих пор так и не сняла — и притворилась спящей.
В холле раздались шаги, распахнулась дверь спальни — и в комнату ввалился Дэн. Анечке хотелось зажмуриться, но она не могла: лишь затихнув, как мышка, лежа совершенно неподвижно, из-под полуопущенных век незаметно наблюдала за мужем. Сейчас он был одет куда лучше, чем днём, даже учитывая следы бурной гулянки: выглаженная, заправленная рубашка, нормальная прическа, выбритые щеки. А еще на самом деле сильно не в себе — так, что едва держался на ногах. Остановившись у кровати, принялся непослушными пальцами расстегивать рубашки — да так и завалился лицом в подушку. Что-то невнятно пробормотал, перевернулся на бок и затих.
Анечка медленно, осторожно выдохнула. Кажется, на этот раз повезло: Дэна, так бурно отмечавшего (или пытавшегося залить алкоголем) очередную собственную свадьбу, сморил сон. Она открыла глаза, глядя на такое близкое сейчас, еще совершенно непривычное, незнакомое лицо: черные как смоль волосы, широкие брови, правильные, чуть резкие черты. Прямой нос, упрямый подбородок и мягкие губы, явно доставшиеся от матери. Она еще помнила их лёгкое прикосновение — и от этого ощущала неловкость. Короткий шрам над левым глазом, чуть деформированная мочка уха, еще одна отметина на губе — кто-то большой драчун. Следы помады на шее, розовой и красной... Анечка нахмурилась, ощутив укол обиды. Эти он явно не сам рисовал.
Решительным жестом она протянула руки к ремню его брюк, а разобравшись с пряжкой и молнией, принялась расстегивать рубашку. Анечка действовала осторожно, но внезапно Дэн дернулся, открыл глаза и в упор уставился на неё. Расширенные зрачки медленно сжались, взгляд сфокусировался, и Дэн, схватив Анечку за затылок, притянул к себе.
– Что это ты делаешь, развратная девка? – хрипло поинтересовался он, едва не прижимаясь к её лбу своим.
Анечка с трудом глотнула воздуха. Она была слишком неловкой!
– Помогаю раздеться, – пробормотала она.
Широкая ладонь наконец оставила её волосы, провела по спине и за талию прижала к Дэну.
– Это ты хорошо придумала, – одобрил он. – Сама тоже разденься, лень тратить время. Шустрее!
– Ага, – кивнула Анечка и, вырвавшись из его хватки, буквально свалилась с кровати. А потом подбежала к выключателю, и в комнате погас свет. Вместе с этим и Дэн провалился во тьму.
Яркое солнце нещадно било в закрытые веки, сухость драла горло, а в голове выстукивали гулкие молотки. Давно уже Дэн так не напивался — и теперь получал сполна за все ночные возлияния. Не выдержав этой пытки, он разодрал тяжелые веки, отыскал взглядом свернувшуюся в кресле Анечку, по самый подбородок закутанную в плед — и попытался позвать. Голос куда-то пропал. Недолго думая, Дэн сгреб в руку подушку и, размахнувшись, запустил её в кресло.
Подушка попала Анечке в бок, та вздрогнула, проснулась, распахнула покрасневшие глаза и испуганно уставилась на Дэна.
– Воды. Живо, – приказал он.
Медленно, очень медленно для мучимого жаждой Дэна Анечка метнулась на кухню, протянула ему стакан воды — и отошла на пару шагов. Одета она была в длинный халат, который нашла вчера в шкафу — там обнаружилось много предназначавшихся ей вещей. Видимо, подарок от Волкова-старшего, тщательно подобранный его секретарем. Не от доброты душевной, а чтоб соответствовала.
Дэн сделал пару глотков, откинулся на подушку. Ему стало легче. Всё еще крепкий молодой организм редко мучил его похмельем, но всё чаще приходила мысль, что пора с этим заканчивать. Вот только как, если это единственное...
Он перевел прояснившийся взгляд на Анечку.
– Иди сюда, – приказ прозвучал хрипло, но жестко.
Та в ответ отчаянно замотала головой, и Дэн недовольно вскинул бровь.
– Непонятно выражаюсь?
– Пожалуйста, нет, – прошептала она, вдруг вскидывая голову и глядя на него умоляюще. По щекам блеснули мокрые дорожки. – Мне всё еще больно.
– Чего? – Дэн нахмурился, пытаясь понять, о чём она говорит. Последние его воспоминания обрывались в ночном клубе, в середине вечера. Кажется, было еще что-то... лицо жены совсем близко, выключившийся свет... а потом, потом... – Ты меня дурить пытаешься?
Анечка молча кивнула в сторону кровати, и Дэн, откинув покрывало, смог лично лицезреть неопровержимые доказательства.
– Девственница? – пробормотал он. – Я-то думал, отец врёт, а он действительно свинью подложил. Чёрт, кажется, теперь я должен на тебе жениться. – Анечка всё ниже опускала голову, не разделяя его сарказма. – Видимо, всё это было настолько отвратительно, что я даже не запомнил.
Анечка молчала, абсолютно никак не реагируя на его издевки. Дэн сел, обнаружил себя полностью голым и окончательно поверил её словам. Но только это молчание по какой-то причине бесило его больше, чем любые рыдания, истерики, проклятья и прочее. Какая-то больная с отсутствием нормальной реакции.
– Ладно, чего встала, иди завтрак готовь, потом простыни сменишь, – отмахнулся он. – Вчера я уволил всех горничных, будешь работать за них.
– Да, – только и отозвалась Анечка — и направилась в сторону кухни.
Дэн проводил её взглядом и неопределенно хмыкнул. Странно, что он не запомнил первой брачной ночи, даже если эта овечка лежала бревном. И, хотя никакого желания она пока не будила, он решил разок повторить — так, для коллекции.
Из кухни потянулись дразнящие ароматы.
4. Как скажешь
У каждого есть свои странности. Дэн, например, заставлял каждую жену в первый же день готовить ему завтрак. Английский, французский, американский, оладьи или сырники, яйца с лососем или боулы — каждая старалась, как могла. А ему, по сути, было всё равно — любое блюдо лучше, чем похожая на клейстер овсянка. Дэн наслаждался самой атмосферой, осознанием того, что готовят специально для него... и, вопреки всему, женщина на кухне его не возбуждала — было что-то слишком детское, личное в этом моменте, чтобы смешивать с сексом. Он ощущал уют, ностальгию по не случившемуся, странную тянущую тоску и вместе с тем спокойствие. Если и существовал наиболее мягкий вариант Дэна — он существовал на кухне.
Когда он явился и сел за стол, Анечка что-то увлеченно резала, повернувшись спиной.
– Скоро? – поинтересовался Дэн — и она вздрогнула, ойкнула, моментально поднесла палец ко рту. Вот недотёпа!
– Да, уже, – тихо послышалось в ответ — и, развернувшись, она поставила перед ним... овсянку?!
Серьезно?! Эта неумеха не придумала ничего другого, как кормить взрослого мужчину этой мерзкой кашей? Дэн до скрипа сжал зубы и одним резким движением смахнул тарелку на пол: та разлетелась вдребезги, едва коснувшись каменной плитки. Анечка, тихо вскрикнув, отскочила в сторону от брызнувших жалящим веером осколков.
