Собаки, очевидно, тоже радовались. Тенор, повизгивая, терся о Сашины ноги. Громила слегка шевелил черным хвостом.
— Иди умываться, — позвала из избы мать. Витюшка проснулся и, лежа в постели, завистливо поглядывал на брата.
Саша усердно мылил шею, тер загорелые до черноты руки и думал… Что он думал — трудно выразить словами. Мысли текли, как широкая река, не возвращаясь обратно. Вспоминал, что говорил накануне отец: школьники — это вроде колхозники, организованный народ, у них порядок.
Провожать Сашу в школу отправились Тенор и Громила.
Тенор, по непостоянству своего нрава, сразу же застрял на чужих задворках. С громким лаем он стал гоняться за кошкой, позабыв про хозяина. Громила степенно проводил Сашу до крыльца бывшего поповского дома, где разместился первый класс школы, и потрусил обратно.
Большая светлая горница с широкими окнами, заставленная новенькими, блестевшими от краски партами, выглядела нарядно, празднично от развешанных лозунгов и свежевыбеленных стен. Притулившись за партами, ребята робко шептались друг с другом и боязливо поглядывали на черноволосую, строгую на вид учительницу Александру Степановну.
Один за другим подходили ребята, все озабоченные, серьезные.
Первоклассников собралось много — с трудом разместились по четверо, по пятеро за партами.
— Кто умеет читать? — спросила Александра Степановна, когда начался урок.
Ребята молчали, поглядывая друг на друга.
— Кто знает буквы?
Несмело поднялся десяток рук, в том числе и Сашина. Подняли руки и Тоня с Зиной, сидевшие в первом ряду.
Хотя Саша и Серега сели на самую заднюю парту, учительница добралась и до них, показала, как надо сидеть за партой, держать руки, отвечать. Саше это понравилось, а Серега боязливо ежился.
— Давай удерем?.. — предложил он Саше. — Надоело мне…
Серега было боком отправился к выходу. За товарищем поднялся и Саша, наивно полагая, что могут они уйти, когда захотят. Но тут же пришлось подчиниться учительнице и сесть на прежние места.
— Вы теперь школьники, — говорила Александра Степановна. — Вести себя не только в классе, но и на улице должны дисциплинированно.
Быстро прошел первый день в школе, а за ним и другие.
Немного спустя отец Саши Павел Николаевич, встретив учительницу на улице, поинтересовался:
— Все собираюсь вас спросить… ну как мой пострел?.. Дается ему наука?
— Способности у Саши хорошие… — похвалила Александра Степановна. — Мальчик развитый, сообразительный, любит поболтать, пошалить, но слушается.
— А вы построже с ним… — посоветовал Павел Николаевич.
Вернувшись домой, Павел Николаевич сообщил жене:
— Довольна учительша нашим Шуркой… Способности, говорит, у него хорошие…
Саша тоже был доволен учительницей. Он скоро привык к ней и не боялся теперь поднимать руку.
Читать он научился быстро. Но письмо давалось туго. Крючочки, палочки, закорючки, из которых строились буквы, расползались по тетради, прыгали то вверх, то вниз. Впрочем, так было у многих в классе.
— Как интересно, мама! — захлебываясь, рассказывал Саша дома. — Мы теперь задачки проходим. Сегодня Александра Степановна спросила: кто решил? Никто еще не решил, а я решил. Раньше всех!
Школьных новостей было много. Егорушка свалился с парты — за это его наказали. Степок во время перемены лаял собакой — тоже стоял у доски. А Зинка подралась с курьяновскими девчонками.
— Непорядок!.. — сердился Саша. — Ее помиловали, а Серегу столбом в угол поставили.
— Значит, за дело наказали, — отозвалась из чулана мать. — Такой же сорванец, как и ты.
— Нет, не за дело, — горячился Саша. — Серегу стукнул по голове курьяновский Витька. Серега пожаловался учительнице, и его поставили у доски…
— Серегу? — переспрашивает мать.
— Да нет, не Серегу, а курьяновского Витьку. Потом Серега донес, что Пузан подговаривает ребят бить Зинку. Его тоже поставили…
— Пузана поставили?
— Да нет же… — сердился Саша, удивляясь, почему взрослые так бестолковы. — Серегу поставили, чтобы не ябедничал. Александра Степановна так и сказала: «Ябедников и лгунов я не люблю. Тот, кто ябедничает и говорит неправду, тот пустой человек. Мужественным, сильным он никогда не будет». Правда, мам?..
— Правильно! — подтверждает мать. — Вот и вы с Витюшкой не ябедничайте друг на друга.
— Я и так никогда не ябедничаю, — замечает Саша.
Он порывается еще что-то рассказать. Но матери некогда слушать — спешит в сельсовет. Вот Витюшка — другое дело. Широко раскрыв круглые доверчивые глаза, он готов слушать старшего брата сколько угодно.
— Хочешь, я буду учить тебя? — предлагал Саша.
Посадив Витюшку на маленькую скамейку и положив букварь перед его носом на табуретку, Саша спрашивал:
— Видишь буквы?.. Ну, теперь разбирайся. Это какая буква?.. А это какая?
Витюшка, нахмурившись, смотрел на буквы, долго думал, шевеля губами, а потом решительно заявлял:
— Не хочу!
— Эх, ты! — укоризненно говорил старший брат. — А еще со мной в школу просишься.
В избу часто забегали Сашины приятели, готовили вместе уроки, играли.
Что вас так мало собралось?.. — серьезным тоном спрашивал отец, появляясь в избе. — Может быть ночевать останетесь?
Павел Николаевич любил порой поговорить с ребятами. Знал он много разных историй. Слушать его было интересно.
— Не спите? — спрашивал отец, забираясь к сыновьям на печку и с наслаждением вытягиваясь на подстилке.
— Расскажи про вчерашнее, — наперебой просят Саша и Витюшка.
Вчера отец рассказывал про свою молодость. Как при царе, в первую мировую войну, забрали его в армию, привезли на фронт. Как, раненный, попал он в плен к австрийцам, как удалось ему убежать.
— Сказочку… — просит Витюшка, забираясь на грудь к отцу и снова сползая на ватную подстилку.
— Про вчерашнее… — требует Саша. Витюшка замолкает.
— Ладно… про вчерашнее, — соглашается он.
— Отправили меня в санитарном поезде в Петроград, — рассказывает отец. — В самую революцию это дело было… — Голос у отца тихий, мягкий, льется спокойно, неторопливо… — Помню, улицы день и ночь кишмя кишат народом, знамена, флаги… Ходили и мы, солдаты, на демонстрацию. Несли кумачовый стяг, написано на нем: «Война — дворцам, мир — хижинам!» Бывало, друг друга спрашиваем: «Ты за кого? За какую партию? За народ или за буржуев?» Ну, ясное дело — солдаты за народ. За буржуев охотников нет… Все за большевиков стояли…
Интересно рассказывает отец, но глаза у ребят слипаются. Уже засыпая, Саша слышит, как за столом отец и мать снова ведут разговор о постройке в селе новой школы. В избе тепло и душно. Пахнет горьковатым дымком от незаглохшего самовара. Тускло горит, чуть потрескивая, подвешенная к брусу жестяная лампа. И снится Саше эта новая школа…
