— Ты че? У него ж «афганская» пенсия, и жилье, как законной супруге, мне перейдет. А ты думала, я дура, да? — и заливисто смеялась.
Закусив губу, я натягиваю под лестницей кеды, прячу полотенце за ржавым радиатором, поправляю классный и удобный спортивный костюм Вики, что, по счастью, надела перед выходом из ванной. Распутываю пальцами мокрые волосы, выхожу на улицу. У двери быстро нажимаю на домофоне «13», но в квартире Ви никто не снимает трубку.
— Анжелка куда-то уехала. Машины, глянь, нет… — подсказывают с лавочки сердобольные бабки.
Сбрасываю вызов, прячу руки в карманы черной олимпийки и, будто так и было задумано, ухожу.
Разгар июльского вечера, все спешат за город, к водоемам. Пожилые дачницы в трико, оставляя за собой шлейф из запахов костра, лука, укропа и петрушки, тащат на себе старые туристические рюкзаки. За руку гуляют влюбленные парочки, дети гоняют на роликах и велосипедах, в низком небе носятся стрижи — а я просто иду вперед, хотя идти мне некуда.
Где-то далеко моя солнечная Ви обустраивает новую комнату: ставит кровать по фэншуй, отодвигает стол от окна, срывает шторы, чтобы ничто не отгораживало от яркого света.
— Ох, Ви… Где же ты, Ви? — всхлипываю и набрасываю на голову капюшон.
Мысленно переношусь в другой часовой пояс — так я не заметила, как прошла пять трамвайных остановок, а теперь очнулась — сгущаются сумерки, с набережной тянет холодом и мутным запахом стоячей воды. Я в Кошатнике. Озираюсь по сторонам. Ноги гудят. Прижимаюсь грудью к мраморному ограждению, пытаюсь перевести дух, закрываю глаза. Открываю — и как на ладони вижу мой сонный город, сияющий огнями, нитями золотых бус. Завороженно разглядываю пейзаж, пытаюсь сохранить в памяти рифмы.
Сегодня в Кошатнике никого нет, только черный силуэт одинокого парня, точно так же застывшего над панорамой, кажется знакомым. Настолько знакомым, что я даже закашлялась.
Он оборачивается, хлопает ладонью по мрамору и смеется:
— О-ох, чтоб меня! Боевая подруга Таня! Какими судьбами ты здесь, Солнце?
Глава 10
Че направляется в мою сторону. В панике я делаю шаг назад, но вдруг на смену волнению приходят смирение и облегчение: даже если мы проведем вместе всего пару мгновений, хотя бы в эти минуты вынужденная ночь вне дома будет безопасной.
Улыбаюсь в ответ и снимаю капюшон:
— Гуляю. А ты?
— Тоже!
Че ловко подтягивается, садится на парапет. У меня закружилась голова: я до одури боюсь высоты. Мы молча смотрели на огромные ели вокруг площади. Я пыталась придумать, как продолжить разговор, но во рту пересохло, и голос пропал.
— Поздновато для прогулок, — непринужденно произносит Че, вырывая меня из трясины неуверенности, и снова сияет звездной улыбкой.
— Поздновато? — смеюсь. — Да ночь только начинается! — Он подозрительно покосился на меня, и я поспешно пустилась в оправдания: — Ты не так понял! Я не такая… я к тому, что впереди ночь, а мне идти некуда.
— Боже, какое офигительное совпадение! — пораженно восклицает Че, но в его тоне мне послышалась странная обреченность.
— Совпадение? Отчим тоже бросился на тебя с ножом? — спрашиваю, и слова тут же встают поперек горла: Че о моих проблемах знать совсем не обязательно. Кусаю губу и ищу слова для того, чтобы перевести сказанное в шутку, но Че все так же безмятежно отвечает:
— Нет, не с ножом. Мой предпочитает старый добрый солдатский ремень с пряжкой.
Шумят моторы машин, стрекочут сверчки, о чем-то шепчутся листья в кронах старых тополей, но и эти звуки не громче оглушившей меня тишины. Люди, которые живут в уютных квартирах с цветами на подоконниках, с идеальной жизнью, настоящей любовью, которые имеют крепкие семьи и летают высоко, почти у Солнца — Че ведь один из них. Так что за бред он несет?
— Меня ему уже не достать, но этот урод лупит близнецов, моих младших братьев. Им по восемь лет. — Че будто ведет репортаж с развлекательного мероприятия, и его манера держаться так расходится с содержанием рассказа, что становится страшно. — Мама не хочет ничего замечать. Не видит — значит проблемы нет. А я не выдержал, скрутил его и поставил фингал. Мать попросила не показываться дома. Я свалил, и вот теперь тут.
Че ухмыляется, и мне хочется сбить эту ненастоящую улыбку с его лица, потому что она искусственная, а я вижу его душу. И вдруг осознаю, что точно такая же улыбка почти всю жизнь спасает и меня. Забыв о головокружении, забираюсь на парапет и сажусь рядом с Че.
Он единственный в семье, кто носит другую фамилию — фамилию отца, когда-то бросившего мать. Впоследствии мать вышла замуж за коллегу — университетского преподавателя, родила близнецов и много лет терпит садистские замашки мужа. Воспитанием Че занималась бабушка, которой не стало полтора года назад.
Я смотрю на него во все глаза: надо же, Че — не вырезанная из журнала картинка. Он настоящий. И снова возникает дежавю — как же мы с ним похожи.
Я тоже рассказываю все о своей бесцветной жизни. Мне не стыдно. С каждым словом тяжесть вытесняется из груди эйфорией, ведь Че, склонив голову, слушает. Молча слушает.
Он близко, он теплый, от него так приятно пахнет. Я знаю, что это за парфюм: Ви сбилась с ног, но разыскала, чтобы сделать любимому подарок.
Ви… Моя подруга Ви любит этого парня, а он любит ее. Так что же здесь делаю я?
Обжигающий стыд парализует. Поспешно подавляю чувства, о существовании которых раньше предпочитала не думать, и громко подытоживаю:
— Так что если бы не Ви, меня бы здесь не было!
Однако совесть чище не стала.
Че вздрагивает и отводит глаза.
— Она и меня вытащила. Я двух слов связать не мог после похорон бабушки, а меня воткнули ведущим на школьном вечере. Ви подошла ко мне и спросила, все ли со мной в порядке. Она словно прочитала меня, заняла собой все мысли. — Че подносит к лицу ладони, ожесточенно трет виски, снова поднимает взгляд и севшим голосом произносит: — Я не верю, что все так, как она сказала. Я не верю. Или… Солнце, ну где я накосячил?!
Че смотрит сквозь меня, от его боли во мне стынет кровь. Сейчас к чертовой матери я все исправлю. Скажу ему, что Ви тоже страдает, что она ему солгала.
— Будто это что-то может изменить! — Че обрывает мои намерения и спрыгивает на асфальт. — Наша с тобой жизнь, Солнце, полный отстой! Пошли развлекаться!
Тенью соскальзываю с ограждения, спешу за Че, недоумеваю и прошу пояснений:
— Какие еще развлечения в три часа ночи?!
— Вандализм! — На ходу он сбрасывает с плеча рюкзак и подмигивает мне. — То, что доктор прописал, если нужно прийти в норму.
* * *
Спрятав нос под клетчатой арафаткой Че, трясу баллончик: гремит шарик, с шипением ядовитой змеи наружу вылетает струя черной краски. Размашистыми движениями рисую на проржавевшей двери гаража знак анархии, и на меня поглядывают лишь облезлые собаки с ближайшей стихийной помойки да икающий от хохота Че.
