деревом.
— Глядика-ка, а весел то и впрямь нет!
Мужики что сидели на плотах помахали рукой и что-то прокричали. Им ли или нет, непонятно. Но люд отпрянул от края як от чумного и схватился. Кто за амулеты, а кто за крестики.
— Чего ты мелишь Архип. В дело вступил дородный вой, что стоял на входе. — Какое тако ведовство!Вчерашним днём самолично на сим насаде бывал. Глаза то разуй! Али не видишь что тама мерин колесо водяное крутит.
Народ снова к краю перебрался.
— Ишь ты. И впрямь лошадь стоит.
— Вона и колеса водяное. Не удержавшись, прокричал молодой парень.
Люд загомонил, а те кто помоложе не удержавшись побежали вниз. Прочие вернулись обратно к вратам. Разбегаться не стали, Богдан пообещал каждому, даже кто самую малость купит, подарок. Кому свистульку, кому иголку, а кому и калач малый, завёрнутый в кусочек бумаги доставался. Кто же от такого откажется?
— Шурин мой на Легощи камень бьёт. Вновь завёл разговор заросший по самые брови дородный мужик.
— Бает в острожке сим чудес не счесть. Журавли выше врат городских громадные камни да дубы ворочают. Телег же таких. — Мужик показал на небольшую платформу что грузили мешками с зерном. — великое множество и таскают те лошади, да токмо не сами. На телеге они стоят и цепи тянут, навроде той что на водоходе.
Он показал рукой на реку.
— Брешешь!
— Правда сие, вот тебе истинный крест. Говоривший истово покрестился.
— Звенислава, супружница моя с отроками в тех местах малину да орех собирает. В разговор вступил широкоплечий мужик невысокого роста похожий на гнома.
— Поведала будто вечерами в остроге огни горят червленые да зеленые, як на кладбище! Аки светляки в воздухе висят.
Гомон стих, люди прислушивались к разговору.
— Вчера же мерина видала. Чёрного, аки смоль. Тот над полем летел. Низенько! А с под копыт, свет бил. Страху набралась… Едва жива возвернулася.
— Так на кой сюды пришёл то, коли в коленях слаб.
— Бабы они, и не такое расскажут. У страха глаза велики.
— Глаз то разуй. Вона гляди. Мужику показали на лампы, висящие на столбах. — Бочонки сие медны, да с оконцами слюдяными, а не волховские огни. Пояснили мужику технически более продвинутые горожане.
Мнения о том, что происходит в острожке Ипата сложились диаметрально противоположные и люд ожесточенно спорил. До хрипоты.
— Бают острожек сей не Ипата вовсе, а гостя из Новгорода. Прохора. Бают и то, что ликом гость сей сильно похож на прежнего князя, только волосы аки вороново крыло.
У женщины преклонного возраста со следами былой красоты что стояла рядом говорившим глаза азартно блеснули. Не удержавшись, та язвительно ответила.
— Красна весна цветами, а осень — снопами. Сергей Александрович покойный ни одной поневы мимо не пропускал. Бистрюков наплодил видимо-невидимо.
— Дык и дед такой же был. Одного поля ягода. Царствие им небесное! Картинно перекрестился седой, как лунь дед. Разговор после этих слов перешёл в другую плоскость.
Попав в палаты люди видели выложенный на белых столах и хитро сбитых коробьях из гладкой доски товар заповедный: лампы медные что светили много ярче церковных свечей, нити из злата и серебра, окна слюдяные изукрашенные лепо. Ещё боле имелось такого, о чём люд черный и не слыхивал вовсе.
Выставил Богдан и привычные товары: топоры чернёные, иголки и шила, ножи да прочий скраб из добротного уклада. Рядом с каждым дощечка, а на ней прикреплена вощёная бумажка где цена буквицей и латинской цифирью намалёвана. Разный у Богдана товар. Те же иголки много дешевле чем у златокузнецов, а топоры не в пример дороже но и куда лучше, прочих.Торговаться приказчики Богдана отказывались напрочь, а сам он выходил лишь к знатным боярам да гостям что пускали в палаты без всякой очереди. Покупателей усаживали отдыхать на широкие скамьи и чудного вида пни на тонких ножках, угощали люд квасом чёрным и морсом добрым, из клюквы да голубики.
* * *
Богдан не привык работать по новому. Его то и дело и тянуло подскочить к покупателю да начать азартно торговался. Отродясь такого не было, твёрдую то цену назначать. Если например гость иноземный, али сын боярский у которого в калите резан куры не клюют.. Таковым покупателям завсегда две, а то три цены назначали. Коли гость опытный с ним торговались крепко, свои цену знали, а с прочими как придётся. Прохор же по плечу ударил и глаголит.
— Мне твоё время дороже, чем резаны что сторгуешь. Сам посуди. Покуда с одним торгуешься пятеро мимо пройдут. А ежели не сладится, что тогда делать? Потому и дощечки навесили и листы с ценой раздаём тем, кто грамоте обучен. Кто же не обучен показываем лист где резаны, алтыны али гривны кружками нарисованы и прямо на листе их сосчитать можно, так-то. Помощников ко мне приставил, пять отроков. Бегают по торгу да выспрашивают что у кого есть да по какой цене, мне ж сие потом на листе в виде таблицы рисуют. Оттого ведаю в точности сколь на торге жита, уклада и прочего товара. Да по какой цене его отдают.
После того как отец с князем ряд составил наказали мне продавать склады, да хлебно место на торге. Зачем сие не пояснил. После, князь растолковал. Сказал, — мы с тобой торг Новосильский растрясём. Спрашиваю, как так торг растрясти? А он только улыбается.
Договорились с дерюгой на торге о том, что человека своего даст, а мытарям мзды положили за причал семь рублей. Князь разом пять десятков батраков отрядил на стройку оттого и вышло споро.
Украсили не хуже чем дом гостевой. Полы дощатые, пиленые. Лампы медны на скипидаре. Особливо стоит красна изба для знатных гостей. Князь назвал её чудным словом — переговорная. Вроде наше, а вроде и нет. Расчистили, да отсыпали дорогу на торг, тын крепкий поставили, да плетень. От помоста до пристани лежни уложили по которым на телегах тянули зерно, древо и прочий товар. Выходит много быстрей, чем тащить их по узким городским улочкам. Бояре да гости уже спрашивали меня за ту дорогу. Не дураки они, тако же хотят чтобы их товар тянули, да на склады ставили что мы тута устроили. Князь же сказал покуда не торопится, дабы чего не вышло.
* * *
Прохор.
Поселили меня в горнице с балконом выходящим прямо во двор. То и дело одолевали дурные мысли.
