Оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что по близости никого нет, я стянула рубаху, закатала повыше штаны и подставила теплому солнцу свою бледную весеннюю кожу.
* * *
К вечеру шумиха по поводу моей персоны улеглась. Зато началось внимание другого рода: заскучавшие за время долгого плавания без женщин матросы, очень оживились при появлении на их судне существа женского пола. От многозначительных взглядов и почти тонких намеков некуда было деваться. Да, вот она популярность. Это из той серии: первый парень на деревне, а в деревне один дом. Сначала я как-то даже напряглась: столько нездорового интереса. И напрягалась не одна я, капитан буквально багровел от злости, когда видел как кто-то из его команды проявляет мне знаки внимания. Кстати, его суровое лицо охладило пыл моих новоиспеченных поклонников.
Каждый раз я спешила скрыться от гнева капитана в мастерской у Лима, так как следить за мной и чем-нибудь занимать, чтоб не мешалась под ногами, было его священной обязанностью, пожалованной самим капитаном. Целитель совсем не был против, сейчас работы у него было мало, разве что бородавку кому-нибудь свести, и кроме меня заняться ему было практически нечем. Мы вместе готовили разные снадобья впрок. Интересное я вам скажу занятие. Намного интересней, чем в то время, когда я была маленькой и, закрываясь в ванной, смешивала разные шампуни и мамины крема. Плюс еще и в том, что от мамы мне доставалось за мои художества, а Лим, даже, если я что и напортачу, просто стеснялся мне что-либо сказать.
— Мирослава, ну что ты там опять делаешь?
— Смотрю, что у тебя в скляночках и мешочках, — разбирая вышеупомянутое, отозвалась я.
— Аккуратнее, между прочим это последнее, что у меня осталось, а в ближайшие месяца четыре никаких пополнение не предвидится.
Сильной озабоченности в его голосе я не услышала, правильно, мне можно доверять, по крайней мере травки и порошочки. Ничего страшного я с ними не сделаю. И про четыре месяца меня уже просветили. Шок который я испытала, поняв, что четыре месяца это минимум из возможного времени плавания их корабля и меня вместе с ними, можно сравнить только с шоком первого дня моего появления в этом мире. Хотя, я ведь это в первый день и узнала, капитан за ужином порадовал, чем напрочь отбил аппетит.
— И что, нет никакой возможности попасть на материк? — упавшим голосом спросила я у капитана.
— Почему же, есть, — невозмутимо ответил он, — вплавь.
И ведь почти не шутит, слегка подкалывает, но не шутит.
— Думаю, я так и поступлю. Рано или поздно. — И почему перспектива утопиться с каждой проведенной в его компании минутой казалась мне все более радужной?
— Лучше рано.
Видимо, Лорд Капитан любит устраивать показательные выступления на публику, чем вызывает у нее, если не восторг, то, как минимум, живой интерес. Интересно, когда не было меня, к кому он цеплялся?
— Пожалуй, я еще какое-то время порадую вас своим присутствием, — сказала я, глядя в наконец обращенные на меня глаза.
— Я несказанно счастлив.
* * *
— Не, не сможешь.
— А вот и смогу.
— Да не сможешь, я тебе говорю.
— Смогу!
— Ха.
— А вот посмотрим!
— На что там смотреть! Сэм, ты думаешь, первый такой шустрый?
— Они просто не знают, как нужно с женщинами обращаться.
— А ты знаешь?
— А я знаю! И по лучше тебя, Великан.
— Ну-ну! Действуй, а я посмотрю.
— Смотри. И завидуй.
Великан с улыбкой наблюдал за удаляющейся спиной помощника повара. Мальчишка решил соблазнить утопленницу. Пусть пробует. А он понаблюдает за очередным представлением. Девчонка то оказалась — кремень. На его глазах свои силы уже пробовали Таргет и Сэтт. Канонир попал под плохое настроение после очередной встречи с капитаном. Хорошо, что капитану в этот момент не попался, тогда бы упавшей самооценкой не отделался.
А с другой стороны, может у мальца что-нибудь и получиться, этим-то олухам, Таргету и Сету, только с портовыми шлюхами общаться.
Берт прятался от полуденной жары на нижней палубе, здесь было темно, и сохранялась хоть какая-то прохлада. Волновался он только об одном: от вечной темени нижней палубы его цветок становился все более понурым. Одуванчику был необходим солнечный свет, но эта жара может убить кого угодно, что уж говорить о маленьком беззащитном цветке.
Берт холил и лелеял этот маленький желтый комочек. Нет, дома он никогда бы не стал так заботиться об обычном одуванчике, наоборот, Берт их безжалостно истреблял, чтобы не мешали расти другим цветам его замечательного сада. Но здесь, в море, случайно проросший росток был чудом, о котором он даже не мог мечтать.
Берт бесконечное число раз пожалел, что согласился отправиться в это плавание, море, он его терпеть не мог — даже в пустыне есть оазисы, а здесь, если что-то и растет, то глубоко под водой. Море скрывало все, и за это он его не любил.
Все матросы знали о странном пристрастии сурового Берта, тихо подсмеивались над ним, но ни за что бы не решились чем-то навредить цветку. Месть помощника повара была бы страшна.
Раз в день, на пару часов, Берт выносил своего любимца на палубу, чтобы тот погрелся под солнечными лучами.
— Мирослава.
Я отстранилась от борта и повернулась на голос. Юный помощник повара переминался с ноги на ногу и отводил глаза.
— Да?
— Ты не занята?
— Нет. Что-то случилось?
— Нет-нет. Что ты! — Сэм ужасно нервничал. Он изо всех сил пытался вести себя расковано, но выходило это не очень хорошо.
— Ты что-то хотел?
Сэм кивнул.
— Ты знаешь… Ты такая… Я хотел…
Из груди вырвался стон. Я страдальчески закатила глаза. Неужели опять!? Они издеваются?!
Сэм воровато огляделся по сторонам и неуверенно протянул, до этого спрятанную за спиной, руку.
— Что это? — подозрительно произнесла я, рассматривая свисающий с размякшего стебля истрепанный желтый шарик.
— Цветы.
— Цветы! — неподдельно изумилась я, при этом вышеупомянутое нервно дернулось в дрожащем кулаке.
— Цветок, — придушенно пролепетал помощник повара. — Для тебя.
— Сэм, ты дыши глубже. Тебе чего надо-то? — недобро поинтересовалась я.
— Тебя, — страдальчески выдавил парень.
— Меня!?
— Я хотел сказать…
— Чего ты хотел сказать!
— Ты прекрасна как этот цветок, — обреченно прошептал Сэм.
— Как одуванчик? — невозмутимо переспросила я. Нерадивый кавалер нервно сглотнул и кивнул. — Такая же желтая или такая же потрепанная?
