человек получился бы из Дмитрия Ивановича Зарубина!
Великанов отодвинул папку с историями и пересел па диван.
— Надо поговорить с Кустовым, — сказал он, закуривая.
Андрей промолчал. Возможно, он несправедлив к Великанову, Но он не мог себе представить, что этот человек, рассудительность которого так часто брала верх в их спорах, сейчас не смеется в душе над его очередным поражением.
Дело не в Цыганкове. Андрей и спорить-то с ним стал, потому что был взвинчен телефонным разговором со следователем. Черт его дернул рассказать о нем Великанову. А Великанов, конечно, не мог не вспомнить после этого ту клиническую конференцию, на которой выступил Андрей и потребовал чуть ли не под суд отдать паспортизатора, перепутавшего этикетки на ампулах крови. Ошибку тогда обнаружил Великанов, и он свел весь разговор на конференции к ответственности лечащего врача.
Конечно же Великанов помнит об этом. Человеку очень важно убедиться время от времени, что он видит дальше собственного носа. Это дает ему возможность спокойно пережить свои последующие ошибки. Или это так, или Золотарев ничего не понимает в человеческой психологии.
А вот теперь следствие по делу погибшей девочки, и неизвестно, чем оно кончится.
В ординаторскую вошел Карпухин. Он снял очки и стал дышать на них. Без очков глаза у него немножечко бараньи — добрые, выпуклые, он прячет их, стесняется.
— Братцы, — переводя дыхание, начал он и наладил свою оптику, — как насчет вечера, пойдем?
Молчание. Скрипнула дверь, распахнутая сквозняком. Великанов поднялся и затушил в пепельнице сигарету.
— Хорошо бы, — продолжал Виталий, — провести опрос на тему: «Как вам нравится официальная часть наших вечеров?» Я бы предложил такие вопросы: «Не следует ли докладчикам быть обстоятельнее?», «Какие цифры в наших докладах показались вам наиболее интересными?», «Не расширить ли, в целях улучшения усвояемости, набор стандартных фраз?»
Зарубин поспешно прикрыл дверь.
— Ты не очень-то, — предупредил он. — В голове ничего не останется, если всё будешь выкладывать.
— Ну как? — не обратил на него внимания Виталий. — Девочки будут — розарий, клумбочка, штучка, к штучке.
— Я не любитель таких вещей, — напомнил Дима Зарубин. — К тому же я дежурю.
— Великанов, а как ты насчет розария?
Коля, едва улыбнувшись, ответил:
— Пользуй сам, Виталик, тебе в новинку.
Золотарев хрустнул пальцами, ничего не ответил.
— Черти! — разозлился Карпухин. — Если мне захочется умереть от скуки, я позову вас. Убийцы! Такую идею загубить. — Передохнув, он смирился: — Пойду к Сашке Глушко, он поддержит.
Позвонил телефон. Зарубин взял трубку:
— Хирургия. Вам кого? Михаил Иванович в командировке. Его замещает доктор Цыганков. На консультацию? Сейчас кого-нибудь попросим.
Он вышел в коридор и крикнул:
— Петр Степанович, нейрохирургия просит консультанта.
— Пойдем посмотрим? — предложил Великанов Карпухину.
— Пойдем, — пожал плечами Виталий.
На лестнице Николай неожиданно сказал:
— Ко мне приезжает жена. Письмо получил.
Карпухин живо повернулся к нему. Надвинул колпак до самых бровей.
— Ты понимаешь, — продолжал Великанов, — она мне предлагает мировую.
— Забавно, — оценил Карпухин. — После антракта — продолжение вечной любви?
— А я не могу, хоть режь.
— Резать не буду, — пообещал Виталий.
Они вошли в смотровую нейрохирургического отделения. Круглолицый врач кивнул им на стулья.
— Загадка, ребята, — признался он, — Больная лежала несколько дней в терапии с гастритом. У нее частая рвота. Но гастрит не подтвердился. Мы у нее заподозрили опухоль головного мозга и перевели к себе. Но что-то непохоже на опухоль.
— Не подождать ли Цыганкова? — спросил Карпухин, но Великанов махнул рукой и попросил, чтобы привели больную.
Круглолицый поднялся и, пока друзья листали историю болезни, привел молоденькую девушку в застиранном больничном халате. Она села на кушетку, испуганно запахнувшись до самого подбородка.
За окном покачивались тополя. Виталий неотрывно смотрел на них. Блестящие клейкие листья. Но весна уже, кажется, всё раздарила. Будем ждать духоты и пыли. Будем равнодушны к прилетевшим птицам. И вдруг однажды в газетах напишут о начале жатвы…
Великанов расспрашивал больную. Нейрохирург что-то писал. Кто-то настойчиво звал няню — доносилось из коридора.
— Раздевайтесь, — предложил Николай.
Больная не шевельнулась, растерянно смотрела на него.
— Быстро! — приказал он. — С головы до пят.
Карпухин не отрывался от окна.
А потом наступит осень. Мы разъедемся по своим больницам. У меня начнется биография хирурга, запоздалая, случайная моя биография. И, не отдав никому своего сердца, Карпухин отдаст его медицине. И Галя Степанова, стоя у ночного окна, почувствует на лице своем прохладные слезы…
— Пойдем, — сказал Великанов.
— Ребята, ну как? — спросил круглолицый.
— Ей нужен гинеколог, а не хирург. Так ведь? — обратился Николай к женщине.
Та едва заметно кивнула.
Они вышли в коридор.
— Черт, одного только не пойму: зачем ей понадобилось скрывать беременность?
— У нее ничего нет? — удивился Виталий. — И никому не пришло в голову просто-напросто раздеть ее? Я подумываю, не махнуться ли мне с тобой мозгами.
Пробежала сестра со шприцем в руке. За столом больные без интереса листали старые брошюры о дизентерии и личной гигиене.
— Ты знаешь, Золотареву звонил следователь, — сказал Великанов.
Карпухин присвистнул от удивления.
— Я предложу прокурору крупную взятку, — вяло сострил он.
Когда они поравнялись с крайней палатой, Великанов остановился. Карпухин вернулся, тоже встал у двери. Три бледных лица повернулись к ним. Петли под мышками, головные концы кроватей приподняты.
— А где Юрасов? — спросил Великанов у сестры, увидев, что четвертая кровать пуста.
— Взяли.
— Та женщина?
— Да.
Николай достал пачку с сигаретами. Снова сунул ее в карман и пошел по коридору. Карпухин едва догнал его на лестнице.
— Коля, расскажи!
Пока они поднимались на третий этаж, Николай молчал. На площадке он остановился и закурил. Проводив взглядом бегущего вниз Цыганкова, он сказал:
— Я почему-то так и думал. Понимаешь, женщина ухаживала за своим сыном с переломом позвоночника. Там еще один парень лежал, вот этот Юрасов. Она и за ним приглядывала, потому что у парня не было родственников.
— Тоже с переломом?
— Да. И вот сын недавно умер. А Юрасов оказался покрепче. Мать при нем осталась — вернулась в больницу, когда похоронила сына. А когда ей сказали, что Юрасову больше уже ничем не поможет медицина, она забрала его к себе в дом, хотя ее предупредили, что долго он не протянет.
Великанов бросил сигарету и толкнул стеклянную дверь.
Благословенная страна
Сюжетия!
— Значит, опять в седьмой палате карантин? — воскликнул Глушко. — Ну что ты скажешь!
Старшая сестра звонила в санэпидстанцию. Сегодня придут придирчивые эпидемиологи, и начнется процедура, похожая на следствие: где у вас хлорная известь, и все ли горшки пронумерованы, и как вы обрабатываете посуду, и проверяется ли у вас персонал?
Щелкнул аппарат. Саша
