От этих мыслей начинала мучительно гудеть голова, перед глазами взвивались и мельтешили черные «мухи». А избавиться от них можно было только одним способом — снова и снова отхлебывать мутную вонючую жидкость из плохо вымытой кружки.
* * *
Было темно, когда Леня, опорожнив несчетное количество пивных кружек, возвращался домой. Прохладный августовский вечер плавно покачивался, горевшие вдоль улицы фонари сливались в длинную мерцающую линию. За ярко освещенными окнами окрестных домов матери разгоняли по кроватям непослушных детей, кое-где подмигивали голубые огоньки включенных телевизоров. На дверях магазинов уже покачивались тяжелые металлические замки. Леня чувствовал приятное умиротворение. Теперь нужно было быстрее добраться до квартиры, и тогда до утра он погрузится в теплый, медленно кружащийся перед глазами кокон.
Леонид вошел в темную прихожую, споткнулся об угол какого-то ящика, чертыхнулся и включил свет. Посреди прихожей почему-то торчал старый объемный чемодан. В коридор вышел Алешка. Видимо, только сегодня приехал из лагеря.
— Здорово! — широко зевнув, сказал он. — Ты чего так поздно?
— Так, — неопределенно покрутил пальцами Леня. — А это что? — он кивнул на чемодан.
— Не знаю, — пожал плечами Алеша.
Из своей комнаты выпорхнула мать, заметалась по прихожей, прикладывая палец к губам и делая сыновьям странные знаки.
— Тише! Тише! Не разбудите бабушку. Это мое!
Но поздно, в глубине квартиры послышался громовой голос:
— Да что ж такое! Ни днем, ни ночью покоя нет! Обнаглели совсем!
Слышно было, как заскрипели пружины старой кровати, как Валентина Васильевна поднялась и, шаркая тапками, направилась к выходу.
— Алеша, Алешенька, отвлеки ее! — взмолилась мать. — Леня, пожалуйста, вынеси чемодан во двор!
— Ммм? Зачем? — не понял Леонид.
Такой уютный, теплый и понятный мир принялся раскачиваться из стороны в сторону. Откуда ни возьмись выплыло странное искаженное лицо матери, которая теребила его за рукав и просила о чем-то. Леня никак не мог понять, что нужно сделать.
Алеша же сориентировался сразу.
— Бабуленька, бабушка, это я, прости, ради бога! — Он рванул к бабушкиной комнате и затанцевал перед ней в дверях, не давая выйти в коридор. — Это мне не спится после лагеря. Я на кухню пошел и… ты понимаешь… шкаф опрокинул.
— Какой шкаф? Что ты болтаешь? — грохотала Валентина Васильевна.
— Ленечка, милый, пожалуйста, — ныла Лариса.
Сообразив наконец, что от него хотят, Леня взялся за ручку чемодана и шагнул к двери. Но тут Валентине Васильевне удалось наконец отодвинуть Алешу и прорваться в коридор. Мать, ойкнув, успела спрятаться в ванной.
— Леня, что происходит? — вопросила разгневанная старуха. — Оставь чемодан. Куда ты его тащишь?
— Ммм… Я его… К Маришке! — брякнул Леонид.
— Зачем? Куда? Почему ночью? — не унималась та.
— Бабуленька, ну что ты в самом деле? — уговаривал ее Алеша. — Ложись спать, успокойся. Это Леня Маришкины вещи собрал. Она… она за ними на такси приехала, ждет во дворе. Ей срочно нужно, потому что она… уезжает завтра. В Сочи! Вот!
— Ничего не понимаю, — помотала головой Валентина Васильевна. — Какие вещи? Почему ночью?
— Бабуль, ты иди, ложись. Мы сами разберемся!
Алеша подхватил упирающуюся старуху под руку и повлек ее в спальню. Леня, воспользовавшись затишьем, выволок чемодан из квартиры и спустился во двор. Как ни странно, возле подъезда действительно ждало такси. Из машины вышел незнакомый мужчина представительного вида в дорогом импортном костюме. Он молча сунул парню холодную влажную ладонь, забрал чемодан и опустил его в багажник. Леня, все еще ничего не понимая, стоял около желтой «Волги», когда во двор выпорхнула Лариса. За ней спустился Алеша.
— Мальчики мои, — всплакнула мать, обнимая их и прижимая к себе две головы, светлую и темную. — До свидания, мальчики мои! Простите меня. Живите дружно!
— Пока, мама! — Алеша поцеловал ее в щеку.
Леня же, ничего не понимая, выдержал материнские объятия и с облегчением отстранился. Ему нужно было непременно добраться до постели. Чувствовалось, что от ночного воздуха хмель начинает слабеть.
— Лара, Лара, я прошу тебя, — незнакомый мужчина взял рыдающую Ларису под руку и усадил в такси.
Дверь захлопнулась, машина резко развернулась и выехала со двора. Братья медленно двинулись к дому.
— Уехала, — с грустью констатировал Алеша и тут же добавил: — Ой, что завтра будет… Подумать страшно!
Леня промычал что-то неопределенное и прошел в свою комнату. Ему не было никакого дела до того, что будет завтра. До него еще нужно дожить.
4
— Леня, Лень, просыпайся! — Алеша настойчиво гудел над ухом. — Вставай, пожалуйста, я больше не могу с ней.
Леонид заворочался на кровати, с трудом разлепил глаза. От резкого утреннего света мгновенно застучала в висках головная боль.
— С кем? Что случилось? — морщась, спросил он.
— Да с бабкой, — пояснил Алеша. — Она записку от матери нашла. Полтора часа уже вожусь: то капли подай, то в «Скорую» звони, то в милицию, то не надо ничего, оставьте меня в покое, дайте спокойно умереть.
— Какую записку?
Леня сел на постели, нашарил на полу тапочки. Противно ныли суставы, и страшно хотелось пить. Он взглянул на брата: Алеша доверчиво смотрел на него круглыми синими глазами, словно ни минуты не сомневался, что взрослый и умный брат сейчас поднимется и решит все проблемы.
— Что нам теперь делать? — требовательно спросил Алеша.
Леонид глухо застонал, поднялся и натянул футболку.
— Ладно, рассказывай, что тут случилось.
* * *
Из сбивчивого рассказа Алеши и невнятной ругани Валентины Васильевны, возлежавшей в спальне с холодным компрессом на голове, Леня уяснил следующее. Последний материнский ухажер, Аркадий Петрович, имя которого так часто звучало в доме последние полгода, вчера вечером отбыл торгпредом в Польшу. Лариса отправилась вместе с ним в качестве законной супруги. Сделала она это тайно, чтобы избежать неминуемого скандала с властной старухой. Проснувшись утром, Валентина Васильевна обнаружила на столе записку, начинавшуюся словами: «Мама, когда ты прочтешь это письмо…» Однако оказалось, что это не сообщение о задуманном суициде, а прощальное письмо. Лариса просила простить ее и пожелать ей счастья, а матери вверяла заботу о своих взрослых детях.
— Мерзавка! — стонала Валентина Васильевна, катая седую голову по подушке. — Вильнула хвостом и ускакала. На все наплевала: на дом, на детей, на меня, старую. Ах, паршивка!
— Ну ладно, бабуля, не расстраивайся так, — примирительно говорил Алеша, гладя ее по руке. — Что, мы без нее не проживем? Мы с Ленькой уже взрослые.
