дела Украины, выговорить уступки, и, таким способом, получить усиление своей исходной базы на переговорах. Во-вторых, явно зондировалась позиция правительств Антанты, олицетворенная командованием интервенционного корпуса, в отношении к развитию российско-украинского конфликта. М. Г. Рафес, в частности, считал, что упомянутые демарши имели «характер приглашения Антанты прислать военную помощь против большевиков»[48].
Однако все названное не могло перевесить внутренних разногласий в Директории, украинском руководстве по вопросам выбора внешнеполитических ориентаций. При всей весомости должностей, которые занимали В. К. Винниченко и В. М. Чеховский, нельзя сказать, что они имели решающее преимущество при выработке и осуществлении государственного курса. И дело здесь не только в том, что правительство практически было лишено рычагов для влияния на международные дела (кое-кто считает, что В. К. Винниченко предусмотрительно сосредоточил эти функции в своих руках). В условиях гражданской войны влияние военных («человека с ружьем») на все сферы общественной жизни гигантски возросло. Вот здесь и дала о себе знать позиция С. В. Петлюры и его военного окружения (атаманов). «Обратной стороной» благосклонности к Антанте была враждебность относительно РСФСР. «Увидев, что большинство Директории и глава Совета Министров решительно склоняются к миру с большевиками и даже с этой целью послали специальную миссию, балбочановцы (П. Ф. Балбочан – один из атаманов. – В. С) и петлюровцы начинают прибегать ко всяким мероприятиям, чтобы этот мир сорвать», – отмечал В. К. Винниченко[49].
Глава Директории считал, что для достижения своих целей атаманы были готовы на все, а сам П. Ф. Балбочан, кроме многочисленных дезинформаций о масштабах военных акций со стороны Советской России, прибегнул к предательским действиям, чтобы повлиять на руководство УНР. Именно он направил в Киев нескольких офицеров и социал-демократа С. П. Тимошенко с требованием немедленного объявления войны России. С. В. Петлюра вместе с С. П. Тимошенко явились к Директории «и почти с кулаками, с рыданием в голосе, с побелевшими дрожащими губами (С. Тимошенко) требуют у нее провозглашения войны Российской Советской Республике.
Для чего?! Ведь мы фактически воюем с ней. Сражайтесь, воюйте, зачем же объявлять войну, когда мы хотим мириться, когда послана делегация с этой целью?»[50]
Аргументация посланцев атаманов была в чем-то искусственной, надуманной: «…Без оповещения войны казаки не могут биться. Они не знают, русские большевики враги нам или приятели. Такое молчание Директории ослабляет дух наших войск, охлаждает их пыл и придает смелость и жесткость большевикам. Знает ли Директория, какие страхи там творятся. Знает ли она, что она делает преступление против нашей государственности, не оповещая войны? Мировая делегация? А какая гарантия, что большевики хотят мириться, что это с их стороны не хитрость, чтобы ослабить дух наших войск? Почему они перемирия не предлагают, а только переговоры?»[51]
Не следует останавливаться на подобной «дипломатии, шитой черными нитями» (принципиальные моменты старательно замалчиваются при всяческом раздувании второстепенных, производных). Настоящее назначение приведенных пассажей становится понятным, когда, в конце концов выдвигается, как будто «между прочим», тезис: «Кроме того (выделено мной. – В. С.): мы не имеем оружия, амуниции. Антанта нам может продать (а может, и нет? – В. С.). Но она хочет иметь гарантию, что мы не большевики, что мы тем оружием не будем бить ее саму. Ведь провозглашением войны мы покажем, что нам оружие нужно против русских империалистов»[52].
Следует ли объяснять, что сущность вложенного в слова «кроме того» значительно превосходит вышеприведенное словотворчество? Разве что возникают естественные вопросы о том, откуда известно было о гарантиях, которых требовала Антанта, кому она их адресовала? Ведь в «Возрождении нации» да и позднее В. К. Винниченко не раз категорически утверждал, что официальных переговоров Директории с представителями Антанты вплоть до его отставки 10 февраля 1919 г. не было. Были же персональные акции правых элементов, среди них – атамана П. Ф. Балбочана, услужливая телеграмма которого к военному командованию интервенционистским корпусом дала основания СНК предъявить обвинение украинской власти в продажности[53].
В подтверждение своей искренности В. Винниченко приводит даже извлечение из собственного дневника: «30.1.19. Эсеры ужасно озабочены новой «авантюрой» Директории. Первой авантюрой было восстание. Тогда они хватали нас за фалды, кричали караул и требовали от Национального Союза, чтобы он запретил нам всякие вооруженные выступления против гетмана. Теперь они голосят, что мы совершаем выступление против буржуазии. Эти кабинетно-газетные люди любят считать себя мудрыми, рассудительными политиками. Вчера они (лидер партии эсеров Мациевич) предлагали мне вступить в союз с Антантой, вследствие чего допустить по Украине «небольшие» антантские гарнизоны и выплатить помещикам за землю. Мои нервы до того истрепаны человеческой мерзостью, что я уже не мог с этими спасителями Украины говорить спокойно и едва не выгнал их из кабинета»[54].
На самом же деле, когда Директория находилась в Виннице еще в первый раз (в начале декабря 1918 г.), тогда от лица С. В. Петлюры П. Ф. Балбочан вступил в контакт с французами. Конечно, для налаживания отношений важным условием было недопущение примирения с советской Россией[55]. Переговоры эмиссаров Директории с представителями Антанты И. П. Мазепа назвал «одесской авантюрой» и возлагал ответственность за них не только на французского консула Э. Энно, который к тому же не имел официальных полномочий, но и на С. В. Петлюру, который об этом знал, однако старался добиться своего любой ценой, даже закрывая глаза на неподобающее поведение партнеров[56].
Возвращаясь же к осуществленному атаманами давлению на Директорию, нужно обратить внимание на то, что «дипломатическими аргументами» дело не ограничилось. С. В. Петлюра и С. П. Тимошенко обратились к неприкрытому шантажу, заявив: «Если Директория не объявит войны (РСФСР. – В. С.), то представители харьковского фронта заявляют, что слагают с себя всякую ответственность за фронт и не ручаются, что через две-три недели под Киевом не будут китайские войска»[57].
Упомянутой перспективе атаманы все равно не помешали бы (что и подтвердят ближайшие события). Однако приведенная угроза очень характерна для понимания внутренних отношений в Директории, где В. К. Винниченко, как не раз случалось в его судьбе, оказался в полной изоляции. И «не имея не то что фактической власти, – подчеркивает он, – но даже точных сведений о состоянии дел, то есть, не имея возможности взять на себя одного всю ответственность за отклонение так страстно и настоятельно поставленного главным атаманом и военными знатоками домогательства, вынужден согласиться и он на официальное провозглашение фактически ведущийся войны. Все равно провозглашена или не провозглашена, а когда делегация заключит мир, то война будет остановлена»[58].
* * *
Войну РСФСР официально было объявлено 16 января 1919 г. И лишь на следующий день состоялась первая встреча Чрезвычайной дипломатической миссии УНР (С. П. Мазуренко, М. Н. Полоза, Ю. Ярослава) с русской делегацией. Привлекает внимание солидный состав московских представителей. Кроме наркома иностранных дел Г. В. Чичерина, его заместителя – Л. М. Карахана в переговорах принял участие и в
