как предупреждал дедушка, эгоистичное желание будет стоить мне друга.
Как только я открыл ящик, воздух наполнился тяжелым ароматом мяты, хотя и недостаточно сильным, чтобы стало неприятно. Я ткнул в мешок лопатой. Звона монет не услышал. Там была твердая масса, которая покачнулась, когда я ее ударил.
Наконец я вытащил мешок из ящика и положил его на землю. Я медленно потянул за шнурок и открыл его. В нем были останки другого джинна. Они были сохранены и целы, словно мумия. На его голове был еще один мешок, который был туго обмотан вокруг шеи. Я снял его и обнаружил, что рот Джинна был затянут бечевкой, которая несколько раз обматывала вокруг его голову. Как будто были приняты меры предосторожности, чтобы гарантировать, что Джинн никогда больше не воскреснет.
Из-за моей спины Джинн прыгнул на мешок и помог мне снять его. Я никогда раньше не видел, чтобы он делал такие движения. Его глаза расширились; не от ужаса, а определенно от надежды. Кроме тех случаев, когда он боролся с желаниями, касающимися моих родителей, я никогда не замечал и намека на эмоции на его лице. До сих пор. Любопытствуя, что так взволновало моего Джинна, я побежал обратно в дом и взял свой мешочек с песком и красным бархатом. Я хотел воскресить мертвого джинна. Снял бечевку и набил ему рот песком. Не был уверен, что это что-то изменит, но насыпал больше обычного. Небо было затянуто тучами, и я знал, что в тот день снова пойдет дождь.
Я засыпал могилу, в которой лежал самодельный гроб, и выкопал новую могилу, поместив Джинна внутрь, а затем засыпал ее землей. В ту ночь, как обычно, дедушка спал в своем кресле. Я, однако, вообще не мог заснуть. Приближалась полночь, а я лежал в постели, уставившись в потолок, и думал о Джинне, которого похоронил. Я обдумывал любую возможную опасность, которой мог подвергнуть себя или дедушку. Может быть, мне следовало рассказать ему о своей находке. Я не сомневался, что он сам его закопал и что для этого были веские причины. Но волнение моего собственного Джинна – такая радость в его глазах и предвкушение, когда он смотрел, как я совершаю погребение, – после всех этих лет я не мог отрицать, какая-то надежда шевелилась внутри него.
Незадолго до полуночи я улизнул. Шел дождь, но облака разошлись, и ночь была ясной и яркой, освещенной лунным сиянием. Когда я направлялся к могиле, походка моего Джинна была необычайно мрачной, почти животной. Я сел рядом с могилой и стал ждать. Несколько минут ничего не происходило, пока примерно в половине первого ночи земля над могилой не зашевелилась, и из нее высунулась одна маленькая ручка, за ней появилась другая. Джинн выбрался из могилы. Он блестел в лунном свете блеском, которого я раньше никогда не видел, по определенно один из оттенков был фиолетовым.
Мой Джинн заговорил и назвал другого по имени. Его имя звучало так, что я при всем желании не смогу его повторить. Они оба общались передо мной, используя несколько разных языков с примесью английского. Часто смотрели на меня, давая понять, что я участвовал в их обсуждении, затем, наконец, стали говорить только по-английски и обращали всю речь ко мне.
В результате этого разговора моя жизнь навсегда изменилась. И я шел под луной, с мокрым от слез лицом, с годами глубоких размышлений впереди. Я узнал, что Джинны могут говорить только в присутствии другого джина, и что Джинн, которого я воскресил, был намеренно похоронен дедушкой, чтобы сохранить мрачную семейную тайну: мои родители вовсе не были мертвы. Они были очень даже живы, но оставили меня. Каким-то образом, чего я не мог понять, они считали меня обузой в своей жизни. Мое понимание отношений между родителями и детьми отличалось от их. Джинны использовали такие слова, как "аутизм", "расстройство психики" и "ненормальность", пытаясь описать, кем я был и почему мои родители считали меня помехой в своих планах на собственное будущее.
Дедушка взвалил это бремя на себя и избавил меня от мучений, связанных с выяснением причин их отсутствия. Так многое начало обретать смысл. Теперь я понимал, какая борьба была на лице моего Джинна, когда я просил полными слез глазами, чтобы мои родители снова были со мной.
Я задолжал дедушке. Он отказался от того, от чего мало бы кто отказался по собственной воле. Предположив, что дедушка создал вымышленные правила, чтобы помочь сохранить тайну навсегда, а также наказания, касающиеся желаний, основанных на эгоистичной выгоде и плохих поступках, Джинны заверили меня, что эти желания действительно были в пределах их возможностей и что в результате никто, включая их самих, не будет иметь негативных последствий.
Перед возвращением домой, после долгих размышлений, я загадал одно единственное желание, которое дедушка, скорее всего, расценит как плохой поступок. В течение многих лет я верил, что мои родители мертвы, в то время как они жили своей жизнью без меня. Мертвые - вот кем они хотели быть до меня. Тихо я высказал свое желание Джиннам, на что они ответили ухмылкой: "Исполнено, хозяин".
"Ложе из гвоздей"
Это был единственный кактус, который все еще цвел. Это была достопримечательность - букет призрачно-белых лепестков. Без них кактус бы не выделялся среди других таких же. Колючий и можжевелово-зеленый. У его подножия, в нескольких футах под землей, лежали кости его возлюбленной. Нежная, красивая женщина, которая научила его видеть красоту в самых обыденных вещах. Даже в пустыне. Ему нравилось думать, что она взрастила этот цветок, напоминая ему о красоте, которую все еще можно было найти в пустом мире. Напоминая ему о ней, об их помолвке, которая рано закончилась прерванная болезнью, а затем и смертью.
Но цветы уже давно перестали служить своему назначению. Они больше не были прекрасным зрелищем. Теперь они были уколом в плоть, занозой в боку. Неподвижная фотография рака, которая преследовала его каждый день. Словно пятнышко цвета слоновой кости в высохшем море. Шрам возле его дома. Тени привлекли его внимание, и у него перехватило дыхание. Проклятые существа светились на фоне песчаного ландшафта, покрытого зелеными пальцами.
"Ты помнишь то время, когда мы..."
Пустоту можно
