«Цирк» возвращается с неудачных гастролей
С УЖАСОМ, ФОН Рифтгофен стоял посреди своих летчиков, все они были бледны, некоторых из них колотила дрожь и в глазах застыл ужас. Какая неизвестная, невидимая рука отключила одним ударом пятнадцать двигателей на высоте в тысячу метров над землей?
– Himmelkreuzdonnerwetter![11] – завопил фон Рихтгофен, подскакивая от злобы. – Я… Я… не могу… Himmelkreuzdonnerwetter… – здесь его голос сломался. Впервые в его жизни молодой пруссак исчерпал запас ругательств. Он топнул ногой в бешеной ярости и наконец сумел подобрать слова, коих мы не приводим из соображений благопристойности. Наконец он собрался с силами для выяснения причин произшедшего. Потребовалось всего пять минут, чтобы найти их. Его механик указал на магнето.
– Не работает, – лаконично объявил он.
– Auseinander nehmen[12], – скомандовал барон.
У ловкого механика разборка магнето заняла минуту. Он посмотрел на летчика с печальной улыбкой:
– Сгорел, герр лейтнант.
Герр лейтнант сам внимательно осмотрел обмотку мотора. Конечно же, она была сожжена. Возможно, расплавлена. Починке магнето не подлежало. Он отшвырнул обломки, перешел к следующему самолету. Но механик уже определил проблему – в магнето. Тот оказался тоже сожжен!
Фон Рифтгофен, с невыразимой болью в глубине души, проверил другие машины. В каждом случае результатом было то же самое: магнето сгорело – расплавилось!
– Aber so was…[13] – пробормотал фон Рифтгофен, беспомощно уставившись на вышедшую из строя технику. Потребовалось целых пять минут для того, чтобы в толстый череп барона пробилась мысль, что это бедствие, которое настигло его «цирк», ни в коем случае не могло быть совпадением.
– Verfuchte Amerilcaner[14], – сказал он, – вероятно, новый Teufelmaschine[15] Эдисона!
Но что скажет командоваие? Надо ехать в штаб. К счастью, к аэродрому прикмандирован автомобиль.
– Гони в штаб, быстро! – приказал барон водителю, плюхаясь на свое место. Он должен сообщить об этом странном происшествии. Водитель провернул двигатель, затем провернул его еще немного. Фыр… фыр… фыр… бормотал подобно астматику двигатель, но не заводился. Он попробовал еще раз. Тот же самый результат.
Бесполезный автомобиль
– ЧЕРТ ПОБЕРИ! – ПРОРЫЧАЛ барон, раздраженный задержкой. – Какого черта мы тут застряли?
Но двигатель не запускался. Озадаченный шофер полез под капот. Одного взгляда на катушки хватило.
– Сгорели, герр лейтнант, – обреченно простонал водитель, поскольку уже видел такие сожженные арматуры магнето за несколько минут до этого.
Фон Риффтгофен, выкатив глаза, в течение половины минуты не мог ничего сказать.
– Heiliger Strohsack[16], – пробормотал он наконец, преисполненный благоговейного страха, припомня любимое выражение его молодой сестры, каждый раз, когда что-то необычное произошло с нею. Он наконец взял себя в руки и выпрыгнул из автомобиля.
– Попробуем телефон, – пробормотал Рифтгофен. Он должен был сообщить об этом странном происшествии. Ни секунда, должно быть потеряно. Он наконец осознал, что случилось нечто-то важное. Он пересек аэродром, побив многократно все рекорды скорости. Пыхтя, он подскочил к телефону, крутанул ручку несколько раз, схватил приемник и одновременно проревел в мундштук телефона:
– Алло, алло… – но день, видимо, не задался. Динамик отлетел от уха, издав грохот, который почти разрывал его барабанную перепонку. Фон Рифтгофен сделал глупую гримасу, зажав ухо рукой. Осторожно он приблизил к уху динамик.
Держа его в нескольких дюймах от другого уха, он прислушался. Все было тихо. Механически он открыл крышку приемника и посмотрел на две катушки. Они были обуглены и черны, телефон был мертв.
На радиостанции
РАЗБИВ ЗЛОСЧАСТНЫЙ ТЕЛЕФОННЫЙ аппарат о стену, фон Рихтгофен мягко опустился на стул.
Потом встал и вышел. Он должен связаться со своим генералом любой ценой. Дело становилось слишком серьезным. Ах… У него был полевой телеграф, расположенный в другом конце здания. Фон Рихтгофен помчался туда со всех ног. Он открыл дверь небольшого офиса, и одного взгляда оказалось достаточно. Молодой телеграфист сидел удрученно в углу, с безмолвным ужасом в глазах. Длинные фиолетовые искры метались по столу. Невозможно было послать или получить телеграмму в таких условиях… Ах!..
– Черт побери! – пробормотал барон. – Почему я не думал об этом прежде. Конечно, радио должно работать! Ха, ха, ха, нет никаких проводов в беспроволочном телеграфе!
Радиостанция находилась на расстоянии в более чем один километр. Фон Рихтгофен знал это хорошо, поскольку пролетал над ней много раз. Попасть туда быстро, вот в чем был вопрос. Штаб находился по крайней мере на восемь километров дальше, и фон Рихтгофен знал, что не сможет преодолеть то расстояние пешком достаточно быстро. Ах да, можно поискать лошадь где-нибудь поблизости. Неподалеку была расквартирована кавалерия, и пока молодой авиатор шел туда, он не мог не заметить, что все, кого бы он ни встретил, были встревожены. Мужчины шептали что-то себе под нос. Тревога была явно написана на их лицах – страх перед неизвестным.
Наконец фон Рихтгофен вскочил в седло и поскакал в направлении полевой радиостанции. Вскоре он увидел антенны с пляшущими на них огоньками.
– Слава богу! По крайней мере радиостанция работает! – воскликнул фон Рихтгофен, спешиваясь. Так уж вышло, что фон Рихтгофен был опытным радистом перед вой-ной и хорошо знал, как послать и получить сообщения.
Он подбежал к фургону, который перевозил аппарат рации, и безапелляционно потребовал от оператора уступить ему место у аппарата.
– Но, герр лейтнант… – попытался возражать радист.
– Молчать! – проревел фон Рихтгофен, нацепив наушники.
И радио тоже
ФОН РИХТГОФЕН НАЖАЛ ключ импульсивно и отметил с мрачным удовлетворением, что громкая синяя искра весело сверкнула на электродах.
Когда он отстучал сообщение, он задался вопросом о том, почему на станции используется такое допотопное оборудование. Все должно быть довольно плохо, раз правительство должно экономить даже несколько жалких фунтов меди, необходимых для бесшумного безыскрового аппарата.
