— Обратной дороги уже не будет, Дааааша. Или я останавливаюсь и ухожу, или ты моя. Навсегда моя. Насовсем. Полностью.
Мне становится немного жутко от того, как полыхают глаза этого мужчины.
Голодом, звериной, ненормальной, нечеловеческой жадностью, — но в ней сейчас намного больше, чем просто страсть и сексуальное желание.
Он будто требует от меня, чтобы я душу ему продала. Нет, отдала. Так просто. На ладони.
Его? Навсегда? Полностью?
Знать бы еще, что это значит.
Что он имеет в виду? Что вообще означает быть женщиной Влада Севера?
У него же все не так, как я бы даже могла себе представить.
Не удивлюсь, если это означает раздвигать ноги по первому его желанию и пожизненно молчать. Оставаться запертой в его доме.
Это может означать все, что угодно.
Но…
— Твоя, — вырывается с моих губ.
Это не разум, это сердце за меня ответило.
Оно уже сошло с ума и теперь парит на облаках безумного счастья от того, что его безраздельный хозяин захотел его присвоить себе до конца моих дней.
— Влад…
Пытаюсь остановить, но мой тихий голос тонет в его рычании.
Вся нежность Севера улетучивается в один миг.
Как будто он держал на привязи голодного волка своей страсти.
И, стоило мне только дать ответ, как этот зверь сорвался, набрасываясь на меня со всем своим нечеловеческим голодом.
И, похоже, его уже не удержать…
Его руки, губы, все прикосновения — совсем не нежные. Нет, они от нежности очень далеки.
Влад будто метит меня, словно оставляет свое клеймо на моем теле везде, где прикасается.
Сжимает берда, глухо рыча, обхватывает ягодицы, дергая так, что мои бедра сами распахиваются, а нежные складочки уже прижимаются к его жилистому, огромному, разгоряченному и жадно подрагивающему члену.
Он просто вжимается в них, одновременно сминая мой рот жадным горящим поцелуем.
Глотает мой громкий вздох, набрасывается, придавливая, размазывая, впечатывая в себя дрожащие губы.
Толкает языком внутрь, ударяет им так, что звезды перед глазами. И я снова глухо стону, впиваясь ногтями в его мощные огромные плечи, но мой стон уже не вырывается наружу, он гаснет где-то прямо в горле, куда его заталкивает его жадный властный язык.
— Моя, — хрипло выдыхает Север, перестав на миг терзать мой рот, давая мне короткую передышку, — ровно на то, чтобы смогла сделать судорожный вдох.
— Теперь уже навсегда, всегда моя, Даша, — сжимаю в кулаке простыню, горю под его лихорадочным, жадным взглядом, от которого по всему телу, как и всегда, рассыпаются маленькие взрывы и всю бросает просто в адский жар.
Будто огонь у меня пламенеет, прямо под кожей.
Губы дрожат, пальцы простреливает чем-то лихорадочным, безумным.
Я все в огне, и остается только сгорать и плавиться с ним вместе.
Уже не способна сдерживаться, стону в голос, когда его пальцы обхватывают мои соски, — жадно, по-собственнически, с нажимом. Перекатывает их пальцами, сжимая все сильнее, а я только дергаюсь вперед, изнемогая от потребности ощутить его сильнее, глубоко в себе.
Сама поддаюсь, сама еще сильнее прижимаюсь распахнутыми складками к его мощному, как железо твердому огромному члену. Его головка упирается прямо в дрожащий, пульсирующий бугорок моего клитора, и от этого меня будто взрывает, снова и снова, подкидывая над кроватью, заставляя вжиматься во Влада еще сильнее, всем телом.
«Всей кожей тебя хочу чувствовать» — его хриплые, давние слова стучат в висках.
Кажется, мы сейчас — не просто кожей.
Мы — под кожу, почти срывая ее, оставаясь без преград и каких-то прикрытий.
Будто врезается в меня своими сумасшедшими, одуревшими, пьяными глазами, — и пронзает насквозь, везде внутри меня оставляя свое клеймо, свой отпечаток.
И я стону, дергаясь, распахиваясь ему навстречу еще сильнее.
Чуть не кричу от разочарования из-за того, что он медлит, вместо того, чтобы вбиться в меня сейчас единым мощным ударом, заполнить собой насквозь.
— Моя, Даша. Моя девочка, — снова набрасывается на мой рот, — голодно, жадно, а по венам разбегается дрожь от того, как дрожит его тело.
Каждой клеточкой его голод ненормальный ощущаю.
Безумный. Жадный. Такой, от которого все внутри скручивается в безумный узел, готовый с любой момент просто взорваться и саму меня разметать на части. На ошметки. Ничего по себе не оставив.
— Такая сладкая. Такая нежная, — рычит, опускаясь по моей шее поцелуями.
Чуть задевая зубами кожу, царапая, будто в тисках сжимая мои бедра.
Сама не понимаю, что делаю.
Я будто в дурмане с ним, словно в лихорадке. До искр из глаз.
Опускаю руку, протискиваю между нашими крепко сжатыми телами.
Обхватываю рукой его огромный ствол, — даже наполовину, кажется, обхватить не получается.
Закрываю глаза, его глухой жадный стон пронзает меня насквозь, заставляя снова выгнуться.
Его плоть пульсирует в моей руке с такой же жадностью, с которой Север покрывает мое тело… Нет, не поцелуями, — собой. Своей страстью безумной, безудержной, своими метками, от которых я вся горю.
Пульсирует в руках и я чувствую каждую разбухшую вену его огромного органа. Даже задыхаюсь от какого-то ненормального ощущения от того, насколько он огромен. Огромен и так жаден до меня, до моих прикосновений.
— Моя навсегда, — хрипит Влад, резко отбрасывая мою руку.
Единым мощным ударом вбивается в меня на всю длину, и я уже громко кричу, чувствуя, как он переполняет меня, растягивает, заполняет собой и своим пульсом.
Кажется, будто до горла достает.
Но совершенно не больно.
Наоборот, по всем венам разливается блаженство.
Трещит в каждой клеточке, бурлит в крови.
Он замирает, останавливается, поднимает на меня пьяный взгляд, в котором я растворяюсь.
Дает привыкнуть, несмотря на тот безумный ураган, который только что на меня обрушил, которым переполнен сам, — полностью, под самую завязку.
— Все хорошо, — я мягко опускаю руки на его бедра. — Мне хорошо, Влад. Хорошо. Не останавливайся!
Это срабатывает, как спусковой крючок.
Влад начинает двигаться внутри меня жадно, неудержимо.
Вбивается так мощно, даже жестко, что уже по-настоящему искры начинают лететь из глаз.
Я что-то выкрикиваю, о чем-то прошу, сама не разбирая.
