«Черное зеркало» — Мне трудно даже представить, как проходили ваши свидания, — вытирая лицо полотенцем после рабочего душа, признался Кирилл, продолжая еще в обед завязавшийся разговор. — Сабинка же, как кукла: ресничками хлоп, губки бантиком, что ни взмах руки — царевна-лягушка, что ни шаг — принцесса-лебедь, что ни поза — то театральная постановка. Хотя нет, на сцене она двигается куда естественнее и проще.
— Кир, в челюсть хочешь? — осадил я разговорившегося друга.
Я знал, что он недолюбливал мою жену, но знал и одну из причин этой нелюбви — он еще со школы всячески обращает мое внимание на одноклассницу Катю, влюбленную чуть ли не со средней школы. И то, что сегодня активно нападал на Сабину, значило только одно — Катя, как и говорил с неделю назад друг, приехала и гостит у старшей сестры, по велению любви ставшей женой Кирилла. И это утреннее добровольно-принудительное данное мной обещание после работы заглянуть на партию в шахматы теперь хотелось забрать, но я хозяин своему слову.
— Челюсть можно поправить, а вот поломанную жизнь — нет. Я на правах друга могу и должен говорить тебе как есть, а не как ты хочешь слышать, — жестко отрезал друг. И был прав.
— Так что же на правах друга ты не сказал как есть — что приглашаешь не на партию, а на подстроенное свидание с Катей? — заметил с упреком.
— А я и сейчас не говорю! Но мне нравится, что ты подумал о ней! — живо отозвался Кир. Я дернул бровью, призывая к откровенности лучшего, верного и единственного друга. — Да, Катюша приезжает, но не сегодня! — выставил он указательный палец.
— В чем подвох? — я нахмурился, отгоняя прочь вспыхнувший в груди жар, катившийся в живот горячим свинцовым мячиком.
Одно только имя «Катя» вызывало защемление чего-то в сердце и тяжесть внизу живота, а еще ощущение неправильности, которую я стремился нивелировать, выстраивая идеальные отношения с женой.
— Братело, ну какой подвох?! — Я даже рта не успел открыть, чтобы парировать ответом, что наш с Сабиной дом открыт для друзей, как получил откровенно и увесисто: — Даже думать забудь об этом.
Не успев открыть рот, я его захлопнул — один позорный и крайне неприятный случай имел место и стал причиной первой и единственной крупной ссоры между мной и Сабиной. Я прекрасно понимал друга, потому что на налитые слезами обиды и унижения глаза Нины смотреть было выше и моих сил тоже. Обидеть такого человечка — то же самое, что обидеть ребенка. Я готов был разорвать собственную жену на части за жестокость и язвительность. До сих пор в душе поднимается волна негодования, стоит вспомнить, как, с отвращением скривив губы, Сабина приняла от приглашенной мной гостьи блюдо с пирожками, отправила в мусорное ведро и ушла в комнату, бросив мимоходом: «Я, в отличие от вас, милочка, не свинья… — она окинула полненькую аппетитную девушку презрительным взглядом, — жрать что попало». Следом за этим хлопнули две двери: спальни — за Сабиной, входной — за Ниной и Киром. Его побелевшее лицо, гулявшие скулы, плотно сжатые губы и тяжелый без слов все сказавший мне взгляд я не забуду никогда. Меня будто прихлопнуло этими дверями с двух сторон, а молчание друга, смазанное слезами его необыкновенно душевной и всегда позитивной жены, просто пробило от затылка до пяток словно ледяным гвоздем. Я тогда сорвался впервые в жизни — достал из мусорки пакет с пирожками и пришел в спальню к жене. Бросил ей угощение на колени и взял в шкафу ремень. Пирожков было штук двадцать, красных полос от ударов на голой заднице жены — в десять раз меньше, но они помогли ей съесть половину сдобы.
Ни Кир, ни Нина до сих пор не в курсе, что происходило между нами — я достаточно унизил жену без рукоплещущих зрителей. Первый скелет повис в копилке семейных тайн. Мне неприятно это вспоминать, и вряд ли я забуду это мерзкое ощущение вынужденного насилия. Я не бью женщин, и пара протяжек по голой попе были призваны сравнять самоощущения Сабины с тем, что творилось по ее вине в душе Нины.
После этого унизительного для нас обоих воспитательного процесса Сабина предприняла несколько попыток сбежать из дома, но я молча приходил в театр к концу репетиции или в ее комнату в общаге, откуда и забрал ее после свадьбы, взваливал на плечо и увозил домой, не обращая внимания на удары кулаками и ладошками по спине, визги и совсем не театральные выражения. «Если вышла за меня замуж — будь добра оставаться женой, что бы ни натворила», — единственное, что сказал ей в тот тяжелый месяц.
Я не падал ниц перед друзьями и не приносил клятв в духе «больше никогда». Пришел к ним и извинился. И тогда уже мой взгляд все сказал Киру и Нине — не зная, как именно, но они оба знали, что Сабина легко не отделалась. Именно после этого мы с женой пришли к компромиссу, что отдыхать будем врозь в своем привычном кругу. Я не мог представить себе, что можно еще сделать такого, чтобы на душе стало хоть на десятую долю так же отвратительно, и потому считал, что самое гнусное с нами уже случилось.
— Это будет партия на кружку чая — не больше, — выстрелил я из сложенного из пальцев пистолета в друга. — Надо успеть в одно место заскочить по дороге домой.
— Но-но! — поддержал мальчишескую выходку Кир, вставая в боксерскую стойку. — Мы еще посмотрим кто кого! И вообще, — выпрямился он, — куда ты лыжи намазал?
— Да утром еще перед работой заскочил в турагентство и попросил подобрать кругосветку на лайнере на двадцать один день. После гастролей у Сабины заканчивается сезон. Наконец, отправимся в свадебное путешествие.
— А теть Юля? — забеспокоился о моей матери друг.
— Она поедет в санаторий на Алтай, не захотела к нам присоединиться.
Кир понимающе кивнул:
— Я бы тоже с гремучей змеей даже на стоэтажном лайнере отдыхать не рискнул.
Я тяжело вздохнул и не удостоил друга ответом на очередную шпильку в адрес Сабины. Не тогда, когда в солнечном сплетении снова запекло от переплетшихся воспоминаний.
* * *
