Книга 30 чашек кофе - Анна Евдо

Накануне Павел час рыл интернет в поисках цитаты на утро. Его никто не просил, но самому хотелось до такой степени, что сон не шёл, пока не попалась та, на которой перемкнуло и сразу стало спокойно. Цитаты превратились в их с Настей негласную традицию. Они задавали тему, объединяли и, словно, подначивали узнать что-то новое. Девушка прямо дала ему понять, что их интерес друг к другу взаимный, но она хочет двигаться постепенно. При всём уважении к её позиции, запрет на намёки и подталкивания в желаемом ему направлении наложен не был. Как тут переключиться и не думать о той, кто задает такие задачки?! Бездействие было не в его характере, как и напористое давление. Главное — постараться не переборщить ни с первым, ни со вторым, решил он для себя.

— Вчера ты появилась в дожде, а ушла, подарив мне свою рифмованную радугу, — начал он вместо приветствия.

— И? — она остановилась возле табурета, глядя на него в упор.

— И раззадорила меня на подбор какого-нибудь изречения. Они всплывают при каждой нашей встрече. Настя, — он выдержал её взгляд, впервые называя по имени, — мне кажется, афоризмы нас сближают.

— Ты подготовил интеллектуальную ловушку? — она спросила с подозрением, а глаза загорелись.

— В которую угодил сам. Начал искать про единение, наткнулся про мысли о женщинах, подумал о тебе — и непостижимым образом появилась радуга.

Он нетерпеливо прожестикулировал ей присесть.

— Имя Дени Дидро* тебе знакомо?

Она кивнула.

— Только как французского философа. Больше сейчас ничего о нём не скажу.

— Я теперь знаю его чуточку больше и в разы больше понимаю.

— Не томи! — она даже голос повысила.

Павел улыбнулся и произнес по памяти:

— «Когда хочешь писать о женщине, обмакни перо в радугу и стряхни пыль с крыльев бабочки.»

— Красиво, — она помедлила, — Дидро, наверное, был влюблён, когда написал эти слова.

— Художник прозы? — он провоцировал, проводя словесную параллель к себе, ведь так назвала его сама Настя.

— Однозначно, — она улыбнулась.

— Влюблённый художник прозы, — растягивая слова, Павел шагнул на границу приятельского и личного.

— Любовь сподвигает на поступки, влюблённость — на поэзию и остроту восприятия, — она ушла на более общую территорию, оглянулась на кассу и спросила как ни в чём не бывало.

— Как думаешь, местные специально придерживают для нас эту стойку?

— Конечно, — он наклонился в её сторону. — Я с ними договорился.

Она фыркнула.

— О, всемогущий господин!

— Скажи, вот вроде ты на виду у всех, — он обвел рукой вид на улицу из окна, — выше других столиков внутри и как на витрине снаружи, но…

— …но ощущение, что ты в укромном уголке, таком своём-своём, — договорила она за него.

— Абсолютно, — они опять приблизились к грани личного.

— Только табуреты я бы заменила на стулья, — не соскользнула с пограничья, отвела взгляд. — Мне очень нравятся детские стульчики для кормления, которые трансформируются, их можно подрегулировать под высоту стола, и ребенок в комфорте, с широкой спинкой, на уровне и вместе со всеми.

— Такие бывают? — он чуть отклонился на своём сиденье.

— Представь себе! Я досконально изучила вопрос, подбирая стульчик для Поли. Для дочки, — уточнила Настя, немного запнувшись на проскочившем имени. — Сама бы в таком посидела. Он широкий, с углублением, не плоский. Обхватывающие края, фиксируемые подлокотники. Мечта, а не стул!

— Дочка оценила?

— Очень на это надеюсь. Во всяком случае, не капризничает и не пытается его покинуть в ту же минуту, как в него попадает, — постучала по дереву и приняла кофе от Таи.

— Я обожаю гамаки, — поддержал он мебельную тему. — Они подстраиваются под тебя. Можно сидеть, лежать, принять положение наполовину. Завернуться в него, упав в самую середину, или перевалиться на край, используя второй как своеобразную спинку. Люблю в них качаться и думать.

— Как проникновенно ты описываешь, — она задорно на него смотрела. — Легко можно заочно стать поклонником этой подвесной лежанки.

— Хочешь сказать, что никогда не качалась в гамаке? — он недоверчиво покосился на неё.

— Как-то не пришлось, — Настя пожала плечами. — Два столкновения с ним нас совсем не сдружили.

— Столкновения звучат устрашающе. Кто на кого напал? — он еле сдерживался, чтобы не рассмеяться. — Или выпал?

— Смейся-смейся, укротитель гамаков!

Он фигурально застегнул молнию на губах, дразня её искрами в глазах.

— Первый раз, ещё в детстве, я взялась помогать папе разложить сетчатый гамак на полу. В итоге запуталась, как рыба в неводе.

Он расхохотался, живо представляя себе её недовольство от беспомощности, только в верёвочных силках в его воображении Настя была совсем не маленькой возмущённой девочкой, а такой, какая сейчас сидела перед ним, требующей прекратить заражать её издевательским весельем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — А второй случай? — он ждал продолжения.

— Теперь точно лопнешь со смеху, — она ткнула в него пальцем. — Другой гамак был плотным, без дыр и ячеек, я душевно плюхнулась, его крутануло, как фантик конфеты, и я также душевно плашмя шлёпнулась на землю.

Он давился смехом, она сверкнула глазами и тоже засмеялась.

— Я даже не выпала из него — он меня нагло выплюнул.