— Стой, скот! — на мое удивление, Хромов оборачивается на мой вопль. И именно в этот момент я чувствую подозрительную свободу в правом кеде, холод и влагу. Рука скользит по перилам, и я понимаю, что столкновения с землёй не избежать.
Удар вытрясает из меня весь дух. Первые секунды шока я даже не ощущаю, что у меня что-то болит. Просто лежу на ступенях, анализируя произошедшее, и пялюсь в чёрное небо. Резкая боль простреливает левую руку, и я не могу сдержать стон. Тут же на фоне мрачного покрова появляется блондинистая голова.
— Ты как, мандаринка, жива? — произносит он заботливо.
— Рука, — шепчу я. Наверное, надо всплакнуть, но глаза предательски пусты, возможно, они тоже шокированы резкой сменой картинки, и мозг пока не передал им сигнал опасности.
— Встать сможешь? — тревожно спрашивает Хромов.
Качаю головой, не в силах произнести и слова. Боль пронзает теперь не только руку, но захватывает горячей волной и спину и голову.
— Да вызови ей скорую, и все. — Слышится нетерпеливое за спиной блондина.
— Я сам ее отвезу. — Говорит твердо, отчего я еще больше теряю дар речи. С чего бы это? Променяет горячую ночку с давним объектом своих воздыханий на непутевую меня в загруженных коридорах травмпункта?
Но Илья Геннадьевич решительно присаживается возле меня на одно колено, намочив при этом модные брюки, и с лёгкостью приподнимает на руки. От ужасного смущения прячу лицо на его груди, в теплом мягком кашемире. Невольно, от моих собственных терзаний, предательская слеза все таки скатывается по щеке. Не потому что очень больно, или страшно, а от стыда. Столько людей видели, как я растянулась, пуховик весь в грязи, а кед на правой ноге предательски разорван, оголяя дырявые колготки. При всем при этом, высокий, хорошо одетый мужчина, тащит меня, непомерную ношу, в салон своего модного авто.
— Очень больно? — заметил все же мои слезы и думает, что реву от боли.
Мотаю головой, все еще не произнося ни слова. Удивительное для меня состояние: кажется невозможным открыть рот и начать извергать звуки.
— Знаешь, мандаринка, надо почаще тебя прикладывать головой, с закрытым ртом ты нравишься мне гораздо больше! — ещё и шутит, скот.
Думает, такой из себя весь прекрасный принц, спас нерадивую принцессу. А вот и нет, Илья Геннадьевич, вы — просто конь, из под зада королевского происхождения, вынужденный тащить тяжкий груз. Ни больше ни меньше.
В салоне машины я пытаюсь снять с себя куртку, но от резкой боли в левой руке невольно шпилю и оставляю свои попытки. Пусть пачкается, хотела же отомстить, вот и возможность. Это, конечно, не сравнится с трехмесячным игнором, но ударит по карману, уж точно. Слегка еложу на сиденье, стараясь втереть грязь с куртки поглубже в обивку, на тебе, скот, на!
Блондин наблюдает за мной с приподнятой бровью — ох уж эта его бровь — и не произнося ни слова, заводит машину.
— Сейчас отвезу тебя в частную клинику, тут рядом, там без очереди примут.
— Не надо в клинику, вези в травмпункт! — испуганно кричу я. Не хватало мне только счетов за больничные расходы, с пятьюстами рублями на счету.
— Да там нормальная клиника, тебя осмотрят и без полиса. — Не понимает он моих возмущений.
— Я сказала, вези меня в травмпункт! — гневно ору на него.
— Хорошо, хорошо. Боже, женщина, ты реально не адекватная.
На этом наша маленькая перепалка не заканчивается. Как только мы подъезжаем к больнице, Хромов пытается снова взять меня на руки, но я отчаянно отбиваюсь от него. Потом будет мне претензии предъявлять: я из-за тебя спину надорвал, грыжу заработал…Знаем, плавали. И как бы унизительно не было, вылезаю из автомобиля и, прихрамывая, направляюсь ко входу. Порванная обувь тут же даёт о себе знать и сковывает пальцы на ногах ледяной водой. Я с ужасом смотрю на кеды. Правый эпично отошёл от подошвы, создавая эффект "пасти крокодила", и мои колготки светят огромной дырой на большом пальце.
Поднимаю взгляд и вижу ошарашенное лицо Хромова, который наблюдает тоже, что и я. Без лишних слов и сантиментов, совершенно не слушая то, что я гневно ему высказываю, подхватывает меня на руки и несет ко входу.
— Это ж какие куриные мозги надо иметь, чтобы в декабре в летней обуви шастать. — Произносит тихо, но сердито.
— Осенней! — гневно произношу я, надувая щеки, совсем как в детстве, когда обижалась на Пашку, своего извечного другана по проказам. — Они с утеплением! — не знаю зачем, добавляю я.
Что этот мужчина делает со мной? Почему в его присутствии я становлюсь непроходимой идиоткой? То туплю, то скажу что-нибудь невпопад, то вот, веду себя как дитё малое.
В приемной травмпункта на нас смотрят скептически. Мол, и чего припёрлись, раз кости из кожи не торчат? Но, глубоко вздохнув, заводят карту и говорят: "ожидайте, врач вас вызовет". Только то, что ни через час, ни через два этого не произойдет, они не говорят. Очередь, длинной с китайскую стену, оптимизма не придает. Мы за время ожидания раз двадцать успели поцапаться. Из-за обуви, моей неуклюжести, его надменности и ещё тележки причин. В конце концов, Илья Геннадьевич не выдерживает и, молча встав, покидает меня в коридоре одного из самых страшных мест, где мне довелось побывать.
Рука неприятно ноет, отзываясь тупой болью до самого позвоночника. А один из пальцев распух до размера вселенной. Мне больно, обидно и нестерпимо одиноко сидеть тут одной. Я ужасно жалею, что в очередной раз не смогла сдержать свой поганый язык, и довела единственного человека, готового мне помочь, до молчаливого ухода.
Вот ты дура, Инна. Вот язык без костей! Сиди теперь здесь и думай, как будешь домой добираться.
Очередная одинокая слеза обжигает левую щеку.
Глава 7. Женщина, желающая угодить
Илья.
Сумасшедшие женщины — не тот типаж, который меня привлекает. Спокойные, размеренные, элегантные, знающие себе цену и, безусловно, немногословные, — вот пример идеальной спутницы жизни.
И пусть мой образ жизни совсем не кричит о том, что я мечтаю остепениться, это так. То есть, все эти игры, охоты и веселые ночки с незнакомками очень притягательны, но когда твой последний холостой дружище сковывает себя узами "долго и счастливо", и при этом его лицо светится космическим восторгом — поневоле затоскуешь.
Моя мама всегда говорила: Илья такой хозяйственный, такой добрый, такой целеустремлённый, он женится первым! А в итоге: ни первым, ни вторым, ни даже пятым среди многочисленной родни. Даже закоренелый холостяк дядя Саша, все детство твердивший мне: "бабы — зло", под полтос не выдержал и женился. И брат, на пять лет моложе, а уже двое детей. И даже племянник, которому только восемнадцать стукнуло — туда же! Люблю, говорит, не могу, умру без нее, женимся. А то, что ни образования за плечами, ни мало мальского заработка — вообще не волнует!
