— Повстанцы. Ее застрелили повстанцы.
— Отец, ты же сам в это не веришь, разве не так?
Корнелиус едва не ответил резкостью, но сумел сдержаться.
— Я не знаю, кто убил ее, Тодд. Это могли быть повстанцы, это могли быть браконьеры, это могла быть даже тайная полиция — кто знает? Важно одно — она умерла, и мы не можем вернуть ее к жизни. Ты вряд ли помнишь, но Южная Африка в восьмидесятые годы была настоящим кошмаром, каждый год погибали сотни людей, белых и черных. Я потерял брата. Я потерял жену. Ты потерял мать. Вот почему я перевез тебя, Эдвина и Кэролайн в Америку — чтобы оставить это в прошлом и начать все заново.
— Я должен знать! — повторил Тодд.
Корнелиус перевел на него тяжелый взгляд, но Тодд его выдержал.
Эдвин кашлянул.
— Мне действительно пора, — сказал он, аккуратно ставя на столик недопитый бокал с соком, — иначе я опоздаю. — Промямлив несколько прощальных слов Тодду и Ким, он вышел.
Какое-то время в гостиной царила тишина, все молча потягивали свои напитки. Ким и Тодд хорошо слышали, как Эдвин прошел в кабинет наверху. Посещение ужина было явной отговоркой, но она всех устроила.
Корнелиус тоже услышал шаги старшего сына наверху.
— Мы с Эдвином сейчас работаем над интересной сделкой, — пояснил он.
— Понятно, — кивнул Тодд, изображая вежливое любопытство.
— Пока об этом еще никто не знает, но вам я могу сказать, ведь вы члены семьи.
— Пожалуйста, не надо, — попросил Тодд. — Я знаю, что в наши дни следует соблюдать максимальную осторожность.
Корнелиус натянуто улыбнулся:
— Я хочу вам рассказать о ней. Это важно для всех нас. — Тодд промолчал, и Корнелиус понял, что ему удалось заинтриговать сына. — Речь идет о «Таймс».
— Ты собираешься купить «Таймс»?
— В том-то и дело! Я как раз разговаривал с «Блумфилд-Вайс» о финансировании. — Корнелиус откинулся на спинку кресла, наблюдая за реакцией Тодда.
— Это будет настоящим прорывом, если сделка пройдет, — воскликнул Тодд.
— Она пройдет, — заверил Корнелиус. — И ты прав — для «Зейл ньюс» это настоящий прорыв.
Тодд выдавил из себя улыбку и поднял бокал:
— Ну что же, желаю удачи! Я с интересом буду следить за развитием событий.
— Я надеялся, что ты будешь не только следить.
— Ты хочешь сказать…
— Я хотел бы, чтобы ты вернулся. Прошло пять лет с тех пор, как ты ушел. Нам тебя не хватает.
Тодд покачал головой:
— Извини, отец. Мне нравится преподавать, мне нравится школа, я сделал для себя выбор и не хочу ничего менять.
— Тодд, я реалист. Я понимаю, что это, похоже, моя последняя крупная сделка. Но она будет достойным венцом карьеры. «Зейл ньюс» станет одной из ведущих газетных компаний мира. Я хочу, чтобы после моей отставки во главе компании остался член нашей семьи.
— А Эдвин? Он гораздо опытнее меня.
— Здесь требуется не опыт, — возразил Корнелиус. — Нужно воображение. Предвидение. У меня это есть. И у тебя, в чем я убедился, когда мы работали вместе. Но у Эдвина, боюсь, этого нет.
— Мне приятно это слышать, отец, честное слово. Но я не хочу работать в газетном бизнесе. Я хочу обучать детей.
Корнелиус напрягся и подался вперед. Тодд замер и не шевелился. На его лице отразился страх: чтобы противостоять Корнелиусу ван Зейлу, требовалось немало мужества.
— Не могла бы ты нас на минутку оставить, Ким? — произнес Корнелиус почти шепотом.
Ким взглянула на мужа.
— Останься, — попросил тот и добавил: — Пожалуйста.
— Я хочу поговорить с тобой один на один, — в свою очередь, попросил Корнелиус.
— Ты хочешь обсудить со мной, чем мне заниматься в жизни, — ответил Тодд. — Ким — часть моей жизни, и я хочу, чтобы она все слышала.
— Очень хорошо, — согласился Корнелиус, глядя на Ким. Та выдержала его взгляд, но выражение вежливости на ее лице сменилось вызовом. — Полагаю, учителям в наши дни вряд ли платят много?
— Не много, — подтвердил Тодд.
— И насколько мне известно, Ким больше не занимается управленческим консультированием?
— В настоящий момент — нет, — ответила Ким. В ее голосе звучала решительность.
— Значит, ты рассчитываешь на свой трастовый фонд, чтобы обеспечить Ким и детей в будущем…
— Прекратите! — резко оборвала его Ким.
— Я разговариваю с сыном!
— Вы не разговариваете, а даете ему взятку! Вы хотите купить его!
Корнелиус перевел тяжелый взгляд на невестку.
— Я просто напоминаю о суровых экономических реалиях мира.
— Нет! Вы стараетесь заставить его делать то, что нужно вам, а не то, что хочется ему самому. Но из этого ничего не выйдет. Его жизнь, наша жизнь не продается!
— Ким… — обратился к ней Тодд.
— Это дело касается только нас с Тоддом, — не дал ему договорить Корнелиус.
— Вы спросили Тодда, не хочет ли он работать на вас. И сделали очень лестное предложение, но он сказал «нет», и вы знали, что он так скажет. Вопрос закрыт! Больше обсуждать нечего!
— Юная леди, я сам буду решать, что и как мне обсуждать. Мы говорим о семейном бизнесе, и я потратил всю жизнь, чтобы создать его. Если я хочу, чтобы мой сын стал моим преемником, то это мое дело!
— Нет! Как вы этого не понимаете? — возразила Ким, повышая голос, не в силах справиться с волнением. — В этом-то все и дело! Решать будет он, а не вы!
Корнелиус повернулся к сыну:
— Заставь свою жену замолчать!
В комнате повисла тяжелая тишина. Тодд перевел взгляд с жены на отца, принял решение, обрел уверенность и медленно поднялся.
— Полагаю, мы не останемся на ужин. Точнее, мы уезжаем прямо сейчас.
Отец тоже поднялся и выпрямился перед сыном в полный рост. Даже в семьдесят два года он был на дюйм выше его.
— Вы останетесь! — проревел он.
Тодд сморгнул. На какую-то долю секунды показалось, что он сдастся, но он сумел взять себя в руки.
— Пошли, Ким! — Он повернулся к двери.
— Я не шутил насчет трастового фонда, — произнес Корнелиус. — Если ты уйдешь, то пожалеешь! Поверь!
— До свидания, папа, — отозвался Тодд и вышел вместе с Ким.
Корнелиус взял бокал с недопитым коньяком и со всей силы швырнул его в очаг камина, где тот с грохотом разлетелся на мелкие осколки. Он уже сам не помнил, когда был в таком бешенстве.
3
В следующий вторник погода была хорошей — уже пару дней восточная Англия находилась в полосе высокого давления. Тодд и Ким приехали из Лондона. Они появились на аэродроме около двенадцати. Тодд предвкушал предстоящий полет, а Ким выглядела встревоженной.
