Дом Бена и Уны находился в одном из самых богатых районов Белфаста, рядом с Университетом. Бен много работал дома. Его офис находился на верхнем этаже трехэтажного викторианского дома, прямо над детской Марго, полной игрушек всех цветов и видов.
Время, которое я здесь провела, было омрачено подозрительностью. Я совершенно не помнила Бена и Уны, не знала, что они когда-то играли такую важную роль в моей смертной жизни. Марго редко бывала в своей кроватке из красного дерева, богато украшенной искусной резьбой. Вместо этого Уна весь день носила ее на правом бедре, а ночью пристраивала у своей левой груди — теплый мост между нею и Беном. Это говорило об удочерении много такого, что я сердечно одобряла.
Всякий раз, когда Бен давал волю своим страхам: «Но что, если она умрет?» — я щекотала Марго до тех пор, пока та не начинала истерически хихикать, или вытягивала ее руки, пока она пыталась сделать первый шаг.
Уна была влюблена в Марго. А я — в эту превосходную женщину-мать, раньше я таких женщин никогда не понимала. Уна каждый день с улыбкой начинала работать еще до рассвета, иногда проводила часы, глядя на Марго и улыбаясь ей, пока та спала у нее на руках. Иногда золотистый свет вокруг нее горел так ярко, что мне приходилось отводить глаза.
Но потом появился другой свет. Как змея, незаметно скользящая через заднюю дверь, однажды днем тускло-бронзовый свет разделился на ленты между Беном и Уной, когда те сидели за обеденным столом, празднуя первый день рождения Марго. На столе красовался маленький торт с единственной свечкой и гора игрушек в подарочных упаковках. Свет — вообще-то то была скорее тень, — казалось, обладал рассудком, словно живое существо. Это нечто почувствовало меня и быстро ретировалось, когда я встала перед Марго. Потом оно медленно добралось до Уны и Бена. В этот миг появился ангел-хранитель Уны. Но, вместо того чтобы остановить свет, он шагнул в сторону. Свет плющом медленно обвился вокруг ноги Бена, прежде чем исчезнуть в темной пыли.
Я расхаживала по гостиной и злилась. Я чувствовала себя так, будто мне поручили работу, а я была совершенно не способна ее выполнять. Как мне защитить кого-нибудь, если существуют вещи, о которых мне не говорят?
Тем временем Бен и Уна продолжали праздновать день рождения. Они снесли Марго по ступенькам в задний садик, где та сделала свои первые шаги прямо перед «Полароидом» Бена.
Я начинала думать, что Бен был прав. Когда все начинает идти хорошо, это просто затишье перед бурей.
Я расхаживала весь день и в конце концов заплакала. Я слишком хорошо знала детство Марго, но видела, что оно могло бы быть во много раз более счастливым. А перспектива пережить снова все эти лишения… Я решила, что должна что-то сделать. Если бы Бен и Уна усыновили Марго, она выросла бы в доме, полном любви. Она была бы хорошо приспособленной к жизни, вряд ли склонной к саморазрушению. К чертям богатство. В данную минуту я отдала бы свою бессмертную душу за то, чтобы Марго выросла, чувствуя, что стоит любви.
Чуть позже появилась Нандита. Я рассказала ей все: о рождении, о больнице, о змее света. Она кивнула и сложила ладони, размышляя.
— Свет, который ты видела, — это прядь судьбы, — объяснила она. — Цвет его предполагает, что он связан с желанием зла.
Я заставила ее объясниться дальше.
— Каждая прядь судьбы берет начало от человеческого решения. В данном случае непохоже, чтобы решение было хорошим.
Меня расстраивало то, что я до сих пор не видела ангела-хранителя Бена. И снова Нандита объяснила, в чем тут дело.
— Не торопись, — сказала она. — Скоро ты все увидишь!
— Но что мне делать с этой прядью судьбы? — спросила я.
Мне не хотелось говорить так — это выражение было напыщенным.
— Ничего, — ответила Нан. — Твоя работа…
— Защищать Марго. Да, знаю. Я пытаюсь. Но не могу делать этого, если не знаю, что означает появившийся свет, верно?
Я выяснила, что представляет собой прядь, незадолго до того, как все случилось.
Бен, как обычно, работал дома, пока Марго спала. Из кухни внизу доносился запах свежего хлеба. Это искушение заставило его встать из-за стола, и тогда я заметила, над каким судебным делом он работает: над смертным приговором террористу. Имя террориста окружал тонкий круг тени.
Я не была дурой. Я сразу все поняла.
Таким образом, мне полагалось позволить всему случиться. Но то, что это было человеческим решением, не означало, что я отошла назад, скрестив на груди руки. Когда тень снова змеей скользнула в дом, на этот раз украдкой двинувшись вверх по телам Бена и Уны, пока те обнимались на кухне, я бешено наступила на нее.
Конечно, эта тварь знала, что я тут, но на сей раз она не дрогнула. Теперь она стала сильнее, цвета неба за минуту перед дождем, осязаемая, как шланг. И ничего из проделанного мною не заставило ее исчезнуть. Ни мои вопли. Ни когда я легла на нее всем телом и стала желать ей смерти.
У Бена ушли месяцы, чтобы убедить Уну выпустить Марго из поля зрения. Теперь, когда им, похоже, наконец-то удалось удочерить ребенка, он решил, что правильным будет отвезти Уну куда-нибудь, чтобы отпраздновать. И поэтому Лили, старая кроткая женщина, жившая через дорогу, взяла Марго к себе на пару часов, пока Бен и Уна отважились пообедать при свечах.
Я видела, как тень разворачивалась за их машиной. Тень не интересовалась Марго. Марго счастливо топала по кухне Лили, держа в одной руке деревянную ложку, в другой — голую куклу Барби и сияя бледно-золотым светом, которым заразилась от Уны.
Когда в машине взорвалась бомба, я увидела, как этот свет слегка угас, но пожелала, чтобы он остался. Если хотя бы такая часть любви Уны могла остаться, я удовольствуюсь этим. Мне придется этим удовольствоваться.
5. Полуоткрытая дверь
Тут мне следует упомянуть, что я наслаждалась, будучи матерью Марго, куда больше, чем наслаждалась, воспитывая собственного сына Тео. В этом нет ничего личного по отношению к Тео. Он просто появился в тот момент моей жизни, когда меня больше очаровывала перспектива материнства, чем ее реальность. Что в моем случае включало в себя дезориентацию, суицидальные тенденции и бессонницу задолго до того, как термин «послеродовая депрессия» был выдуман или даже принят официально.
Спустя несколько дней, проведенных у Лили, когда вести о взрыве бомбы привели всех местных жителей к Марго с маленькими подарками в знак сочувствия потере тех, кто хотел быть ее родителями, я наблюдала, как появилась социальная служащая, чтобы забрать Марго в другую приемную семью.
Служащую звали Марион Тримбл, она была молодая, только что закончившая обучение, но, к несчастью, на ней проклятием лежала полнейшая наивность. Тепличное воспитание с двумя любящими родителями иногда может привести к плохим результатам. В данном случае это привело Марион к тому, что она отослала Марго к фостерной[5]паре, чьи теплые улыбки были такими же фальшивыми, как и их намерения.
