Для этого тоже нужен талант.
И для того, чтобы заявиться в ее жизнь снова, – очень нужен. Особенный.
Думает, ему все позволено?
Думает, она по-прежнему никто?
Думает опять поразвлечься за ее счет?
Нет! Теперь ее очередь. В конце концов, она имеет право спросить в глаза. И она хочет узнать. Хочет и узнает.
Она пойдет на прослушивание. Она сделает все, чтобы попасть в этот чертов проект. Она станет его тенью, она не оставит его в покое, пока не получит ответы на все свои вопросы.
Будильник должен был зазвонить в семь, но Полина проснулась сама, чуть раньше.
Утро было пасмурным, что удивительным образом придало ей упрямства. Все ее дальнейшие движения были размеренными и продуманными, словно выверенными по хронометру. Душ, неброский макияж, собранные в свободный хвост волосы, завтрак, этноплатье.
Она внимательно разглядывала себя в зеркале, как главнокомандующий рассматривает карты перед решающим наступлением.
У нее к нему свой счет, он слишком много ей должен, и за пять лет набежали проценты.
Полина ни минуты не сомневалась в своем решении ехать на прослушивание. И все же стоя на парковке перед концертным залом, нервничала и подставляла ветру запылавшие щеки.
Заставляла себя делать шаги к дверям, беседовать с администратором. Узнавать порядок прослушивания на сегодня и удивляться тому, что ее поставили в список самой первой.
И при этом чувствовала каждую минуту, отделяющую ее от Ивана.
Еще несколько шагов – и они встретятся.
Полина подошла к дверям, ведущим в зал, сделала глубокий вздох и переступила порог.
- Здравствуйте, представьтесь, пожалуйста, - откуда-то из полумрака впереди нее, стоявшей в свете прожекторов и подсветки.
«Это кто? – Новый клавишник!» - из головы. Из той глубины, в которую не погружаются даже глубоководные твари.
- Здравствуйте, - ответила она и сделала еще несколько шагов по проходу, - я – Полина Штофель.
Шуршание бумаг. Анкета.
- Национальная филармония, - серьезный мужской голос. И четкое из полумрака, который едва начал рассеиваться:
- Зорина! – Комогоров?
Полина повернулась на голос.
- Здравствуй, Тарас. Больше не Зорина, - в этот самый момент она почувствовала себя абсолютно спокойной и уверенной. И точно знала, что Ивана в зале нет, а внутренний секундомер включил новый отсчет. Она пройдет прослушивание. И она будет в этом проекте! Любыми способами, даже если для этого придется просить кого угодно. Даже Стаса!
- Вот черт… - ответ на ее внутреннюю мантру, программой запущенную во весь организм, теперь спокойно отмеривающий ровный пульс, перекачивавший в штатном режиме кровь, заставляющий вдыхать и выдыхать воздух, и контролирующий бесперебойный процесс метаболизма. Мета-Болизма. Смешно.
Взгляд снова туда, к чертыхнувшемуся так называемому члену «жюри». Наклонившись вперед, в попытке рассмотреть или застыв в неверии, на нее уставился Фурсов. Тот же Влад, который пять лет назад огласил ей приговор одним-единственным словом: «Нормально». Сейчас, похоже, несколько ошалевший. Она могла бы его не узнать – бородатого сосредоточенного очкарика, если бы не прежнее, как раньше, открытое лицо и врожденная смуглость кожи.
Кажется, он не знал, что еще сказать.
Зато Рыба-молот знала.
- О, вы знакомы? – хохотнула она. – Тем лучше. У вас впечатляющие регалии, Полина Дмитриевна. Чем заинтересовал проект?
- Всегда интересно попробовать себя в чем-то новом, - Полина проигнорировала замечание Влада. Удобно расположилась на стуле, неспешно расстегнула пуговицы пальто, закинула ногу на ногу и ответила Марине: – Расширить горизонты возможностей.
- В случае участия проблем с вашим постоянным местом работы не возникнет?
- Не возникнет.
- Нет никаких факторов, которые могли бы воспрепятствовать вашей активной деятельности? Проект займет почти все время. Предполагаются разъезды не только по стране, но и несколько недель за границей. Вы практически не будете находиться дома и не сможете видеть семью.
- Мне и раньше приходилось уезжать на гастроли, - с улыбкой сказала Полина.
- Здесь предусмотрена работа команды. Это не солирование в филармонии. Вас устроит?
- Я примерно понимаю, как это будет.
- Замечательно, - очки Рыбы-молота блеснули, когда она придвинулась вместе со стулом за стол, и прожектор выхватил ее лицо. Она еще больше пополнела, но та энергия, которая читалась раньше в ее чертах, никуда не делась. Была на месте, вся, до капли. И, возможно, на гребне успеха приумножилась. – Тогда приступим?
- Приступим, - согласилась Полина. Поднялась, скинула пальто и оглянулась в поисках лестницы на сцену.
- Что будете играть?
- Она все сыграет одинаково хорошо, - рассмеялся Комогоров.
- У тебя есть шанс проверить, - в тон ему сказала Полина.
- Когда-то прослушивание не понадобилось, - прорезался голос Фурсова. Теперь уверенный и четкий. Укоризненный.
- Когда-то и обстоятельства были другие.
- Сыграешь что-то из нашего? Помнишь еще что-нибудь? Импровизировать – можно.
Таранич оглянулась на Влада. Другие члены команды тоже. Удивление, написанное на их лицах, читалось слишком явственно. Прослушивания длились уже второй месяц, и обычно молчаливый Фурсов отдавал право последнего слова Мирошу. Впрочем, их мнения чаще всего совпадали. И Влад умел настаивать на своем, когда полагал это необходимым.
Другие участники прослушиваний отыгрывали то, что считали нужным. Без излишних претензий. Но впервые за все время Фурсов пер буром.
Полина молча кивнула. Размеренно поднялась на сцену, подошла к роялю. Давно научившись отвлекаться от окружающего мира и сосредоточиваться на музыке, прикрыла глаза, досчитала до тридцати, как делала всегда на своих концертах, и коснулась клавиш, которые послушно отозвались на движения ее пальцев.
Сначала музыка была негромкой, но постепенно Полина наращивала звук. Словно рождая мелодии заново, она меняла им лады, ритмический рисунок, темп. Каждая новая песня, наслаиваясь одна на одну, порой перебивая предыдущую, была исполнена в другом стиле, но при этом в ней сохранялось то, что делало ее узнаваемой. И этот странный бесконечный мотив из песен, звучавших на фестивале в Затоке, отражаясь от всех поверхностей, наполняла зал, в котором ей становилось тесно, отчего казалось, что она сейчас разрушит сдерживающие ее стены и вырвется на свободу, в воздух – к ветру, к морю, к чайкам, как это было на пляже «Руты».
* * *
Вдох воздуха, полного музыки и йода. И ей снова двадцать лет. Она ощущает под ногами покрытие сцены, но, кажется, вовсе не стоит на ней – парит где-то высоко, куда устремляется Ванин голос. Там же, на высоте, ветер шевелит ее волосы, оставленные распущенными. А в руках – живет, дышит, как небо и волны, – инструмент, принадлежащий в эти минуты ей. И место это принадлежит ей. Место за его спиной.
