— Никакая я не сильная, — прошептала она, тщетностараясь справиться с нахлынувшим на нее отчаянием. — И не мужественная!Почему мне постоянно твердят об этом?..
Горло ее сжало внезапной судорогой, и она не смоглапродолжать.
Настоятельница положила руку на плечо Габриэлы.
— Ты гораздо сильнее, чем тебе кажется, — сказалаона мягко, но убедительно. — Когда-нибудь ты сама это поймешь. Все те, ктообижал тебя, — просто слабаки… — Тут настоятельница запнулась,почувствовав, что с ее уст сорвалось не совсем подходящее слово, однако,поразмыслив, она решила, что лучше, пожалуй, не скажешь.
— Да, слабаки!.. — повторила она с нажимом. —Ничтожные, слабые людишки. Они боятся смотреть в лицо трудностям, пытаютсясамоутверждаться за счет окружающих. И в конце концов, дезертируют с корабляжизни… — «Как Джо, как твой отец и твоя мать», — подумала матушкаГригория, но вслух сказала:
— Тебе по силам многое из того, что не могут они.
От этих слов Габриэла снова вздрогнула. Она не могла, нехотела ничего слышать, но, увы, настоятельница сказала еще не все. Самоетрудное, самое тяжелое было впереди.
— У меня есть для тебя печальная новость, —сказала матушка Григория и ненадолго замолчала. Она не смела сомневаться вправильности решения архиепископа, хотя его милосердие оставалось для нее всееще под вопросом. Впрочем, выбора у нее не было. Даже ради Габриэлынастоятельница не могла нарушить свой обет.
— Ты должна оставить нашу обитель, Габриэла. Так решилнаш архиепископ. Вне зависимости от того, что произошло между тобой и отцомКоннорсом… — Тут матушка Григория снова ненадолго остановилась. Ей отчего-топерестало хватать воздуха под взглядом Габриэлы, наполнившимся ужасом. —Что бы между вами ни произошло, — продолжила матушка Григория, — встенах, которые мы пытались возвести вокруг тебя, образовалась изряднаятрещина, которая с каждым днем будет расти и шириться. Мне даже иногда кажется,что мы получили указание свыше. Господь дал нам понять, что твоя судьба — нездесь, не в монастыре. Твое место в миру, Габриэла. Так решил Господь, и мыдолжны склониться перед Его святою волей.
— Нет, матушка, нет! — вырвалось уГабриэлы. — Мне всегда нравилось в монастыре, и я хочу остаться здесь!Пожалуйста! Прошу вас!..
В ее голосе прозвучали истерические нотки. Габриэла терялаконтроль над собой. Вся ее жизнь и судьба зависели от того, что скажетнастоятельница.
Матушка Григория прекрасно это понимала, и ей стоилоогромных усилий, чтобы взять себя в руки и по крайней мере выглядеть спокойной.
— Ты не можешь остаться в обители, дитя мое, —сказала она тихо, но твердо. — Двери нашего монастыря закрыты для тебянавсегда, но это не значит, что мы забудем тебя. Ты навсегда останешься в нашихсердцах, Габи. Я обещаю молиться за тебя до самой смерти, но сейчас ты должнауйти. В гардеробной тебе подберут туфли и два платья из тех, что поступили кнам для благотворительных целей. Кроме того, архиепископ разрешил выдать тебеиз монастырской кассы пятьсот долларов…
Глаза Габриэлы помертвели, и матушка Григория невольновспомнила тот день, когда мать девочки впервые привезла десятилетнюю Габи вмонастырь. Тогда она выглядела так, словно в монастыре с ней должны былисделать что-то страшное. Сейчас Габриэле предстояло выйти из монастыря вбольшой мир, и страх в ее глазах был во много раз большим.
— ..Пятьсот долларов, — повториламать-настоятельница, с усилием взяв себя в руки. Архиепископ разрешил взять изкассы всего сто долларов, и остальные четыре сотни она сняла со своегособственного маленького счета в банке. Габриэле об этом знать было необязательно. — На эти деньги ты сможешь снять комнату. Как толькоустроишься — сразу начинай искать работу. Я уверена, что ты быстро найдешь себеместо: Бог дал тебе разум и доброе сердце, и Он защитит тебя. Кроме того, незабывай про свой писательский дар. Ты не должна бросать это дело, Габи.Трудись, и когда-нибудь твои старания будут вознаграждены сторицей — тыподаришь миру прекрасные рассказы и стихи. А пока… Будь осторожна и берегисебя. И помни: куда бы тебя ни занесло, наши молитвы всегда пребудут с тобой.Ты поступила нехорошо, но ты дорого за это заплатила. Прости сама себя, и Богтебя простит.
И с этими словами настоятельница снова подняла руку, чтобы впоследний раз коснуться плеча той, которую она любила как родную дочь.
— Ты должна простить себя, Габи… — повторилаона. — А я тебя прощаю.
Тут Габриэла уронила голову на грудь и залилась слезами.Рука настоятельницы все лежала у нее на плече, и Габриэле не верилось, что это— в последний раз, что она должна уйти и никогда больше не увидит ни матушкуГригорию, ни сестер. Монастырь так долго был ей домом — единственным домом,который у нее когда-либо был, а настоятельница и сестры — ее единственнойсемьей. Но она обманула их ожидания и предала их. Лукавый змий победил.Габриэла доела до конца яблоко с древа познания и должна была навсегда покинутьЭдем.
— Я… не могу уйти… — всхлипнула она. Это была мольба омилосердии, но настоятельница только покачала головой.
— Ты должна, Габи. После того, что случилось, ты неможешь остаться и жить с остальными послушницами и монахинями. Твой уход будетдля них благом.
— Я клянусь… Клянусь, что никому не скажу ни словечка!
— Они знают, Габи. В глубине души все они знают, чтопроизошло. Ты должна понять, что даже если ты останешься, ничто уже не будетпо-прежнему ни для них, ни для тебя. Ты будешь постоянно чувствовать, чтопредала их, и в один прекрасный день ты возненавидишь за это и сестер, и себя.
— Я уже ненавижу себя, — призналась Габриэла,подавив очередное рыдание. Она убила единственного мужчину, которого любила,потеряла его ребенка, и теперь ей предстояло лишиться всего остального. Посути, ее изгоняли из монастыря, и сознание этого наполняло Габриэлу такимстрахом, что она пожалела, что не может упасть мертвой прямо здесь, в кабинетенастоятельницы. Но самое ужасное заключалось в том, что Габриэла понимала —этого не произойдет.
— Габи… — тихо сказала матушка Григория, поднимаясьиз-за стола, как в день их первой встречи.
Ей было так же тяжело, как и ее любимой воспитаннице, но онастаралась не подавать вида. — Тебе пора идти, Габи.
Габриэла была так потрясена, что перестала даже плакать. Настоятельницавручила ей конверт с деньгами, удостоверением личности и ее водительскойлицензией. Потом она достала из ящика стола тонкую тетрадь. Это был дневник,который Габриэла вела на протяжении всего знакомства с Джо. О егосуществовании, кроме самой настоятельницы, знала только сестра Анна, но матушкаГригория была уверена, что та будет молчать.
Габриэла сразу узнала свой дневник, и руки ее затряслись.
— Я… Вы… — Она с трудом встала с кресла, и матушкаГригория крепко обняла ее.
