Годами ей втемяшивали, что Лоркан и Гарри хоть и приемные, но сыновья знатных Фитцджералдов, чья родословная восходила к захватчикам-норманнам двенадцатого века. Предки Фитцджералдов едва ли не правили Ирландией. Сейме с женой, предупреждала ее мать, никогда не увидят в ней равную. Любые отношения, кроме поверхностных, обречены.
— Знай свой шесток, — строго произносила мать. Кетлин была дочерью прислуги, да еще незаконнорожденной. Не лучшая избранница для Фитцджералда.
Кетлин готова была расплакаться. Не успела она влюбиться в Лоркана, как ее мечты жестоко разбились. В его блестящем будущем нет места для такой, как она.
— Я все понимаю, — пробормотала она, сдерживая слезы. — Мама как-то говорила мне.
У него задрожали губы, и Кетлин тут же забыла свое горе, увидев, как он страдает. Она несмело прикоснулась к его рукаву.
— Мне так жаль, Лоркан, — с жаром произнесла она. — Это ужасно, когда в семье разлад. Как хочется, чтоб Гарри не нападал на тебя. Чтоб вы с ним могли поладить.
— Бесполезно хотеть невозможного, Кетлин, — сказал он, пристально вглядываясь в ее глаза.
Она улыбнулась ему и, поддаваясь импульсу, взяла его за руку. Ее охватило странное чувство, будто от этого внезапного прикосновения в ней вспыхнуло что-то необыкновенное. По телу распространилось приятное тепло.
— Я на все готова, лишь бы помирить вас, — с тоской произнесла она.
— Это в твоем духе, — прошептал он, и ее охватила дрожь предвкушения. — Вечно ты заботишься о каком-нибудь больном животном, защищаешь слабых, беспокоишься о других.
Свободной рукой он убрал с ее лба непокорные кудри. Каждая жилка затрепетала в ней. На мгновенье голова у нее откинулась от наслаждения, но она тут же заставила себя собраться, ужаснувшись своей чувственности.
— Я…
Она не могла говорить, не могла вынести его близости. Она облизнула пересохшие губы и, покраснев, съежилась, когда его алчный взгляд опустился к ее бедрам, затянутым в юбку, которая была ей уже мала.
— Ничего особенного, — наконец заговорила она. — Видеть кого-то несчастным невыносимо для большинства людей, — сказала она, с трудом придерживаясь нейтральной темы. Если б только он перестал ее трогать! Она тихо ахнула, когда его пальцы тронули краешек ее уха. Становилось трудно собраться с мыслями. — Вспомни, как ты сам за меня заступался, когда на меня нападали, — прохрипела она.
— Я ничего не мог с собой поделать. Ты была как раненая птичка, — тихо произнес он.
Ее смущали его красноречивые глаза, но она не могла, не хотела отвести взгляд. Теперь его рука скользнула ей на затылок, и ее лоно начало плавиться. С ее голосом тоже что-то творилось, появились грудные нотки, будто она старалась соблазнить его. Она сделала неимоверное усилие, чтоб говорить нормально.
— А еще ты смастерил з-загоны для… — она отчаянно боролась с собой, пытаясь не замечать его затуманенный взгляд, — для моих больных зверушек, — тяжело дыша, закончила она.
Последовало долгое, глубокое молчание. Лоркан сверлил ее взглядом. Едва не теряя сознание, она прикрыла глаза и качнулась к нему. Ее груди легко коснулись его груди. Заметив это, она стыдливо отодвинулась, а ее соски болезненно напряглись и жесткими бутонами обозначились под тонкой тканью платья.
— Кетлин, я, наверно, мог бы обыскать всю Ирландию вдоль и поперек, — сказал он таким глубоким и страстным голосом, что ее тело пронзило током, — но вряд ли нашел бы еще такую, как ты, — любящую, добрую, прекрасную.
Смысл комплимента наконец дошел до ее сознания, и ее глаза вспыхнули.
— Я никогда в жизни не была прекрасной!
— Ошибаешься. Ты была прекрасной даже в детстве. Пичужка в косичках штопором и в очках размером со сковородку, — ответил он, заставляя ее улыбнуться.
— Все ясно. Издеваешься, — нервно сказала Кетлин.
— Нисколько. Ты была прекрасна, потому что любила все живое. У тебя было доброе сердце. А теперь… — Лоркан с благоговением ласкал взглядом ее лицо. — Скажу откровенно: от взгляда на тебя у меня замирает дыхание, — тихо произнес он.
Не может быть. Надежда кружила голову. Он находит ее привлекательной! Даже желанной. Это невозможно себе представить. В ней пробудилась женщина.
— Лоркан… — Даже тембр ее голоса изменился.
— Хочу целовать тебя, — простонал он и надрывно добавил: — Каждый дюйм! Всю ночь заниматься любовью… — И раздавил ее губы своими губами…
Кетлин пришлось приостановить украшение торта. Слишком дрожали руки. До конца жизни не забыть ей этот взрыв любви и желания.
Пораженная тем, как неистово хотелось ей, словно какой-то развратной девке, сорвать с себя одежды и подставить тело его поцелуям, она единственным доступным способом защитилась от самой себя.
Ей захотелось показать себя светскому Лоркану утонченной девушкой, а не какой-то там деревенщиной, готовой пасть перед поцелуем, пусть и самым искусным. И она позаимствовала реплику из недавно виденного кино.
— Постой. Я на это не пойду, — как можно хладнокровнее произнесла она, когда ей удалось перевести дыхание, — пока не будет кольца у меня на пальце.
В фильме героиня ускользнула, оставив героя рвать на себе волосы. Но тут была реальность, и губы Лоркана влекли ее как магнит. В его глазах явственно читался зов плоти.
— Целуй меня, Лоркан, но больше — ни-ни! — грудным голосом взмолилась она.
Он крепко сжал челюсти.
— Не смогу. Если это все, лучше не начинать, — проскрежетал он, жгучим взглядом скользя по ее приоткрытым губам. — Мне поцелуев мало. Рассудок велит уважать твое решение, но тело требует овладеть тобой, и мне ясно, на какой стороне перевес.
Ей стало страшно. Она отодвинулась, чтобы совсем не потерять голову и не дать ему зайти еще дальше.
Это просто похоть. Глупо воображать нечто большее. Мать неоднократно предостерегала ее, что Лоркан и Гарри будут пытаться совратить ее, но любовь никогда не войдет в расчет. А если бы и вошла, ни один Фитцджералд не женится на незаконнорожденной дочери своей прислуги.
— Никогда! Никогда! Никогда! — твердила мать на грани истерики.
А Кетлин не собиралась вручать свою девственность никому, кроме своего мужа. Она глубоко вздохнула и подчинилась холодному рассудку.
— Давай все это забудем. По правде говоря, Лоркан, я хочу большего, чем ты в состоянии дать. — Она стиснула зубы: ее мечты разбивались вдребезги. Горделиво подняв голову, она посмотрела ему прямо в глаза. — Ты не подходишь мне как мужчина.
Он остолбенел и с побелевшими губами уставился на нее, будто она надавала ему пощечин. Пряча глаза, Кетлин собрала рассыпавшиеся предметы и закрыла перед онемевшим Лорканом дверь.
Бросившись на кровать, она выплакала свое горе, истерически рыдая в подушку. Какая несправедливость: стоило лишь понять, до чего ей дорог Лоркан, как тут же пришлось накинуть узду на свои чувства.
