Получилось так, что она вела теперь двойную жизнь. Льнула к матери, когда ей требовалось нежное прикосновение, поцелуй, улыбка, в то же время тайно ожидая моментов, когда в уединении мастерской она могла восстановить свою близость с отцом. Апофеоз этой близости наступил в День Благодарения, когда ей было шесть лет. В одну из своих поездок по магазинам ее отцу удалось достать прекрасный сатин в пастельных тонах, и он удивил ее в День Благодарения совершенно законченным костюмом клоуна, в стиле Арлекино, дополненным симпатичными деталями: дудкой, фальшивым носом и очаровательной шляпкой конической формы.
Это был самый прекрасный костюм, который Лаура когда-либо видела или представляла. Когда она вышла, держась за руку матери, то оглянулась назад и увидела отца, стоявшего на ступеньках и смотревшего на нее. Он бы ни за что не стал принимать участие в чуждом ему празднике Америки, посещать соседей, но он помахал ей на прощание, глядя на нее с гордостью, и во взгляде его, казалось, блестела вся та любовь, которой он лишал ее все эти годы.
Она поворачивалась, чтобы помахать ему снова и снова, цепляясь за руку матери, заставляя ее приостанавливаться. Папа понемногу отдалялся, все еще махая ей, отвечая на любовь дочери взглядом, полным хрупкой нежности, который, казалось, говорил:
– Я знаю, малышка. Я знаю, я холодный человек и ожесточенный, но я все равно люблю тебя всем сердцем.
Воспоминания об этом вечере заслонили впечатления от ранних лет жизни Лауры. И ступенька, на которой стоял отец, и свет, в котором был виден его тонкий силуэт, и осторожная улыбка на его губах – всему этому суждено было исчезнуть скорее, чем она могла предполагать. Следующей весной родители Лауры умерли.
Их чешский родственник говорил о новых, необъятных возможностях, открывающихся в Милуоки, и отец Лауры, который никогда не любил Чикаго, тут же решил переезжать. Он заполнил шаткий нанятый фургон их вещами, и они отправились в путь двадцать первого марта, холодным утром, когда бушевала буря, и злые ветры с озер принесли неожиданно дождь со снегом. Они ехали весь день, продвижение затруднялось большим движением и скользкими дорогами. Лаура спала на коленях матери, когда машина, ехавшая навстречу, потеряла управление и столкнула с дороги громоздкий фургон.
Лаура во сне потеряла сознание, так как ударилась головой о приборную доску. Она проснулась через сорок восемь часов в одной из больниц Висконсина. На стуле около ее кровати сидела женщина, которую она раньше никогда не видела. Изумленному ребенку сказали, что ее родители теперь на небе, но о ней будет заботиться ее семья. Ее повреждения каким-то чудом оказались легкими и через две недели ее выписали из больницы и доставили в Нью-Йорк, где длительным решением семейного совета было принято, что заботу о ней возьмет на себя дядя Карел и его американская жена Марта. Наделенная природой детским талантом смиряться с судьбой, Лаура приняла свое новое окружение с широко открытыми глазами и никак не показала, что сама она переживала сейчас ссылку, похожую на ту, которая с корнем вырвала ее родителей из родного дома и превратила в сбитых с толку странников, отрезанных друг от друга так же, как и от мира.
Она просто начала все сначала. Первые семь лет ее жизни стали предысторией, такой же неясной, как и предыстория обычного человека – смутное время, пережитое и забытое.
Будущему предстояло открыть, кто она.
* * *
Деймероны назвали свою дочь Елизабет в честь ирландских тетушек, кузин и бабушек. Она была красивым ребенком. Таким красивым, что по сути дела почти со дня рождения стала частью длительной войны, которую вели ее родители со дня своей свадьбы.
Боб Деймерон был красивым мужчиной и большим любителем женщин. Ростом он был чуть выше шести футов, лысеющий со светлыми волосами и приятным цветом лица. В его глазах была усмешка, а манеры были изысканны и несколько забавны. Наготове у него всегда были ирландские шутки на любовные темы, подходящие для любой ситуации.
Боб был популярным и успешным торговым представителем одной из фирм Луизианы, которая производила кухонное оборудование и небольшие приспособления, облегчающие труд домохозяек. Он был также хорошо известен в городе как местный политик, который собирал голоса, чтобы получить билет демократа, делая много шума из мелкого покровительства своим избирателям, из всего – от помощи владельцу магазина с небольшим кредитом до того, чтобы самолично удостоверяться, что мусорщик тщательно убирает аллеи в его районе, не оставляя пустых бутылок и консервных банок. Никто из тех, кто знал Боба Деймерона, не мог понять, как такой подтянутый, мускулистый любитель жизни мог жениться на таком сухом существе без чувства юмора, каковым была его жена.
Флора Деймерон никогда не обладала ни личным обаянием, ни интересом к чему бы то ни было. Она проводила все время или моя и перемывая скромный дом, которым владел Боб в рабочем районе, или запираясь на кухне, куда не допускались ни ее муж, ни дочь. Ходили слухи, что Флора принесла с собой приданое, которое было совершенно необходимо Бобу именно во время его женитьбы. Что было несомненно, если и не доказано, так это то, что у Боба было много приключений до его женитьбы и много после. В своем бизнесе и по политическим делам он встречал десятки женщин. Он испытывал свое физическое очарование на многих из них, многим он щедро уделял свои время и энергию, ограничиваясь, правда, только замужними женщинами, так как только они имели благоразумие понять ограниченность его обязательств перед ними и оценить это.
Боб не выставлял напоказ свою супружескую неверность. Наоборот, он использовал весь свой такт и ум, чтобы скрыть это как можно лучше. Несмотря на это, его далеко неглупая жена не была в неведении. Хотя она и не обвиняла его в лицо, ибо негласные законы этикета предписывали именно такое поведение жены, ее подозрительность и недовольство проявлялись в ненависти к Америке, за чем стояла плохо прикрытая ревность к мужу.
Боб сделал целый спектакль из своей любви к жене. Но те, кто проводил вечера с Деймеронами, привыкли к тому, что Флора отталкивала его с неодобрением, когда он пытался обнять и поцеловать ее в щеку. В эти моменты забота о приличиях отступала перед неодобрением постоянного вероломства ее мужа. Она так и не простила его. И по странной закономерности она перенесла эту неприязнь и на свою дочь. Так как маленькая Елизабет – ласково прозванная Бесс любящим папочкой в честь какой-то там его тети, которую он обожал, будучи еще мальчиком – была не только очень красива с самого рождения, но быстро превратилась в капризного и хитрого ребенка, который раздражал родную мать. У нее были прекрасные рыжие волосы, блестящие зеленые глаза и матовая кожа с веснушками на лице. Она была хорошо сложена, и в ее движениях проступала природная грация. С самого начала было очевидно, что она знала, как обвести отца вокруг своего маленького пальчика. Он ни в чем не мог ей отказать. И в ее глазах зажигался хитрый огонек, когда она играла с ним, что вряд ли оставалось незамеченным ее обидчивой мамашей. Флора Деймерон поняла, что она не в состоянии заставить дочь слушаться не только потому, что девочка была очень своевольна, но и потому, что муж всегда будет на стороне дочери. Время шло, и она стала подсознательно отождествлять малышку с многочисленными приятельницами любвеобильного мужа и, таким образом, винить ее в напряженной атмосфере дома Деймеронов.
