Вои, не ожидавшие увидеть такое зрелище, от удивления забыли, что им велено было сделать. Сгрудились в кучку, обсуждали происходящее. Старшина положил убитого возле стены и повернулся к ним.
– Цыц, лагодники! Нашли забаву. Усыня!
– Я! – подскочил к старшине знакомый по дневной стычке парень.
– Деда отведи ко мне. Попозже с ним поговорю.
– Может, лучше в поруб[7]?
– Я тебе что делать велел? – рявкнул староста.
– Ты чего на парня набросился? – Арсентий подошел и хлопнул Ставра по плечу. – Пускай в поруб отведет, там надежнее.
Староста оглядел двор, потом махнул рукой и отошел в сторону. Арсентий смотрел ему вслед, и какая-то мысль, бившаяся в глубине головы, не давала послушнику покоя. А потом он обратил внимание, как отсвет факелов играет на вспотевшей лысине Ставра.
– Слышь, Усыня, – он повернулся к парню. – А скажи-ка мне, Ставр сам в поруб заходит когда-нибудь?
– Да вроде нет, он все время кого-нибудь из нас посылает.
– Ага. – Арсентий показал на перстень из дутого серебра на пальце Усыни. – Одолжи-ка ненадолго. И погоди деда уводить.
* * *
– Ты что так волнуешься, старшина? – Арсентий нагнал Ставра уже на стене. – Все ли хорошо?
– Угу.
– У меня подарок для тебя. Лови! – Как и ожидал послушник, старшина поймал небольшой предмет на лету. Но тут же выронил, словно схватил горящий уголек. – Ничего не хочешь рассказать?
– Это про что, например?
– Ну, например, как давно ты серебро в руках держать не можешь? – Арсентий подобрал упавший перстень. – Или зачем ты свою душу продал?
– Ты о чем, Ярема? – Старшина смотрел на послушника, поджав губы.
– Я же говорил – я теперь не Ярема, а брат Арсентий. – Послушник поднял копье. – А вот ты кто? Как же я сразу не догадался, что мальчишка твою лысину имел в виду? День-то солнечный был, как и все дни до того, она и блестела от пота. Он же сказал – светлая голова. Не светлые волосы – светлая голова.
– И что из того?
– А то, что ты, как и другие дружинники – хоть и крещеный, но песни продолжаешь петь про Ирий. Да я и сам пел, помню. О том, как мы там славно пировать будем. Только боюсь, ты уже не попируешь – тебе теперь в аду гореть.
– Ну, раз ты догадался, то мне и отпираться незачем, – зло улыбнулся Ставр и через голову стянул рубаху, обнажив грудь и плечи, покрытые множеством шрамов и ожогов.
– Зачем ты это сделал, старшина? – повторил вопрос Арсентий, смотревший на бывшего товарища из-под низко опущенных бровей. – Ради чего свою душу продал? Чтобы силу против степняков получить, жизнь сохранить, если набегут?
– Да что ты об этом знать можешь? – прорычал Ставр сквозь зубы. – Когда тебя степняк в плену каленым железом ласкает и саблями на полосы режет, меньше всего о душе думаешь. Одна мысль – сдохнуть бы побыстрее, чтобы боль закончилась.
– Мне-то про боль не рассказывай. Не хуже тебя про то знаю.
– Пустой разговор! – отмахнулся старшина и поднял в стороны могучие руки. – Ты там голову ломал, почему я в этот раз мертвяка себе не приготовил? Так это потому, что в седьмую ночь мне нужно живое сердце, только что из груди вынутое.
Он зарычал как медведь, но намного громче. На глазах еще больше раздался в размерах, руки и грудь покрылись бурой шерстью, на пальцах отросли когти, а лицо вытянулось, превращаясь в морду огромного волка. Он стоял на задних лапах в свете полной луны и упивался злой силой, текущей по жилам. Арсентий опешил – он не ожидал, что этот волколюд окажется настолько крупнее тех, с кем ему доводилось сталкиваться ранее.
Двое стоявших рядом парней, увидев, во что превратился старшина, бросились вперед, но тут же отлетели в стороны под ударами могучих лап. Один, правда, успел закричать, призывая на подмогу товарищей. Арсентий тоже подскочил, увернулся от просвистевших над головой когтей, с размаху всадил копье в живот противника. Ну как всадил – острие отскочило, как от самой крепкой брони. И послушник поспешил кувырком откатиться подальше, пока волколюд не достал его в ответ.
На стену взбежало еще с десяток воев, окружили Ставра, выставили вперед копья и факелы. Он посмотрел на них и зарычал – пренебрежительно, через губу. Огляделся, одним прыжком перемахнул стену, приземлился на ноги перед воротами и опять громко заревел. Звук был такой, будто в боевой рог протрубили. Вои на секунду замешкались, но потом гурьбой ломанулись к волколюду.
Арсентий поискал глазами волхва – тот, по-прежнему связанный, сидел, привалившись к стене поруба. Послушник, пользуясь тем, что оборотень отвлекся на воев, бросился к старику. Махнул ножом, рассекая веревки, выхватил кляп изо рта, поднял на ноги.
– Давай, старче, колдуй! Ты же знаешь, что делать.
– Нет, – покачал головой старик. – Без посоха мне сил не хватит.
– Так и что делать?
– Голову ему рубить надо, вот что!
– Да не берет его оружие.
– Шею возьмет. Если подобраться сумеешь.
Арсентий молча поднял старика на ноги и потащил наружу. То, что они там увидели, совсем не радовало. Бывший старшина двигался так быстро и бил так сильно, что на ногах оставалась едва ли треть парней. Послушник отметил, что они его все-таки услышали – пока остальные пытались достать зверя оружием, двое оттаскивали убитых и раненых. Молодцы, только вот не поможет это уже. Когда он закончит с ними, у него на выбор будет три десятка свежих тел.
* * *
– Постой! Не надо! – Со стороны домов, подняв раскрытые ладони, к волколюду приближалась зеленоглазая Зимава. Руки ее заметно дрожали от страха, но ступала девушка твердо, не отводила взгляд от чудовища.
– Слышь, парень, – волхв ткнул Арсентия локтем в бок, – а ты знал, что она ведьма?
– Да.
– А мужик у ней был уже?
– Вот этого не ведаю.
– Если мужика не было, то, может, и получится. Это древняя волшба – зверь будет слушаться девку.
– Чего-то, старче, я не уверен, что это хороший выход – вместо оборотня получить послушного девке оборотня.
Она подошла почти вплотную. Волколюд склонил бурую голову, забыв о противниках. Оставшиеся на ногах парни замерли, боясь дышать, чтобы не спугнуть его, не раззадорить.
– Не обижай их! Хороший, ласковый. – Она погладила зверя по голове. Оборотень присел на корточки, подставил голову. Но потом принюхался, заревел еще громче и мощным ударом лапы отбросил девушку в сторону. Зимава пролетела несколько шагов и плюхнулась в грязь без движения.
– Не девка, стало быть, – отметил дед и толкнул Арсентия. – Давай, послушник! Если он ее зажрет, нас уже ничто не спасет.
